Я треснул обалдуя Куканом по спине, и он взвыл:
— Ай! Не надо драться, а? — Но все же выронил меня и присел на корточки, обхватив себя лапами, словно сам себя матерински голубил. А может, и впрямь голубил, поди разбери. Но тут на спине его я заметил буро-красные разводы и поднял рубаху посмотреть, в чем дело.
— Ох, паренек, что же с тобой было-то? — Голос мой осекся, из глаз запросились слезы, и я никак не мог набрать в грудь воздуху. Мускулистая плита спины моего подручного была почти без кожи — чья-то жестокая плеть методично и явно долго сдирала ее, а когда раны рубцевались, сдирала и рубцы.
— Я так ужасно по тебе скучал, — сказал Харчок.
— Ну да, я тоже, но откуда все эти шрамы?
— Лорд Эдмунд сказал, что я оскорбленье естеству и меня надо наказывать.
Эдмунд. Ублюдок.
Явление тринадцатое
Гнездилище мерзавцев[130]
Эдмунд. С Эдмундом придется разобраться — силы обратились супротив него, и я с трудом давил в себе желанье найти подлого изверга и воткнуть ему какой-нибудь свой кинжал между ребер. Однако план действовал — и у меня по-прежнему оставался кисет с двумя пылевиками, что мне дали ведьмы. Едва не подавившись, я проглотил гнев и повел Харчка в замок.
— Эгей, Карман? Ты ли это, парнишка? — Акцент валлийский. — А король с тобой ли?
Из-за колодок, установленных посреди дворика, выглядывала мужская голова. Волосы темные, длинные, все лицо закрывают. Я подошел и присел поглядеть, кто это.
— Кент? Зачем ты в сих ежовых ноговицах?[131]
— Зови меня Каем, — отвечал старый рыцарь. — Король приехал?
Бедняга даже головы поднять не мог.
— Ага, идет сюда. Свита коней расседлывает в городе. А как оказался ты в таких жестких подвязках[132]?
— Сцепился с этим блядиным сыном Освальдом. Превысил гнев мое благоразумье[133]. Корнуолл нашел, что поведение мое достойно такого наказанья[134]. Вечор и посадили.
— Харчок, тащи-ка ты воды нашему доброму рыцарю, — велел я. Великан порысил за ведром. Я обошел Кента сзади, легонько похлопал его по крупу.
— А знаешь, Кент… э-э, Кай, ты ведь очень привлекательный мужчина.
— Ты плут, Карман, и я тебе не дамся.
Я опять шлепнул его по заду. От штанов его поднялась пыль.
— Нет-нет-нет, мне и не надо. Это не моя епархия. А вот Харчок — он бы и ночь саму отымел, если б так темноты не боялся. Да и оборудован он, что твой бык, точно тебе говорю. Подозреваю, после мужеложства с Харчком твой стул струиться будет из тебя без помех недели две. Ужин будет вылетать, как вишневая косточка из колокола.
Харчок уже возвращался с деревянной бадьей и ковшиком.
— Нет! Стойте! — возопил Кент. — Мерзавчество! Насилие творится! Остановите этих извергов!
Со стен на нас уже поглядывала стража. Я зачерпнул воды из бадьи и плеснул весь ковш Кенту в лицо, чтобы успокоился. Тот поперхнулся, перестал орать, но забился в колодках.
— Полегче, добрый Кент, я тут с тобой в кошки-мышки играю. Мы тебя вытащим, как только объявится король. — И я подставил ковшик, чтобы рыцарь хорошенько напился.
Все выпив, он, переводя дух, спросил:
— Христовым гульфиком, Карман, зачем ты так со мной?
— Воплощение чистого зла, видать.
— Ну так прекрати. Тебе не к лицу.
— Примерка помогает, — молвил я.
Пару мгновений спустя из сторожки вышел Лир — его сопровождали Куран и еще один пожилой рыцарь.
— Кто смел так оскорбить тебя? — воскликнул король. — Кто смеет моих гонцов наказывать? Кто он?[135]
— Он и она, ваш зять и ваша дочь[136], — ответил Кент.
— Нет.
— Да.
— Нет, говорю.
— Да, говорю.
— Нет, нет, они б не сделали такого.
— Да вот же, сделали[137].
— Клянусь брадой Юпитера, что нет, — сказал Лир.
— Да. Клянусь чешуей на ногах Кардомона[138] и говорю — да, — сказал Кент.
— Клянусь размашистой крайней плотью Фрейи и говорю: на хер всё! — сказал Кукан.
И все посмотрели на куклу, самодовольно торчавшую на своей палочке.
— Я думал, мы клянемся тем, что на ум взбредает, — рекла кукла. — Но продолжайте.
— Они б не смели, и не могли б, и не желали б. Хуже убийства — так почтеньем пренебречь. Где же эта дочь?[139]
Старый король бросился во внутренние ворота, за ними — капитан Куран и дюжина других рыцарей из свиты, уже вступивших в замок.
Харчок хлопнулся в грязь, раскинув ноги, посмотрел в глаза Кенту — их головы теперь приходились вровень — и спросил:
138
«Клянусь чешуей на ногах Кардомона» — легенда гласит, что св. Кардомон был итальянским монахом, которому явился архангел Разиил и попросил воды. В поисках воды Кардомон случайно забрел в пещеру, уводившую в преисподнюю. Там он блуждал сорок дней и сорок ночей, и ноги его первые дни горели в адском пламени, а потом позеленели и покрылись чешуей, как у ящерицы. Так они убереглись от геенны огненной. Вернувшись к архангелу с флягой ледяной воды (которой раньше никто не видел), он получил дар — его ноги навсегда остались облечены чешуей. С тех пор часто говорится, что если женские ноги до того грубы, что рвут простыни, то женщину сию «благословил св. Кардомон». Кардомон — покровитель комбинированной кожи, холодных безалкогольных напитков и некрофилии. —