— Уже еду, — рек он в ответ и предложил руку Гонерилье. Она оперлась на нее, и пара двинулась прочь из залы.
— Нет! — воскликнула вдруг Регана.
Все замерли. Корнуолл шагнул вперед и встал между Реганой и ее сестрой:
— Госпожа моя, мы все должны теперь объединиться перед лицом иноземного захватчика.
Регана стиснула зубы и вновь отвернулась к огню, махнув рукой:
— Ступайте.
Эдмунд и Гонерилья вышли.
— Эй, привязать его к скамейке этой! [235] — скомандовал Корнуолл страже. — Крепче вяжи корежистые руки [236]. А потом валите прочь.
Солдаты привязали Глостера к тяжелому креслу и отошли.
— Вы в доме у меня, мои вы гости, — бормотал старый граф. — Опомнитесь! [237]
— Предатель низкий! [238] — воскликнула Регана. — Мерзкий изменник! [239] — Она вырвала письмо из рук супруга и швырнула пергамент в лицо Глостеру. Потом вцепилась графу в бороду и дернула посильней. Старый Глостер взвыл. — Так сед и так коварен! [240]
— Нет, злая женщина, я не предатель [241], — отвечал тот. — Клянусь богами кроткими, бесчестно седую бороду мою позорить! [242]Я верен королю.
Регана дернула его за бороду еще разок:
— А, сэр! Какие письма от французов ты получил? [243]Что за сношенья ты имел с врагом, ворвавшимся в наш край? [244]
Глостер перевел взгляд на пергамент, валявшийся на полу.
— Положим, письма я и получал, но от того, кто не замешан в дело, — не от врага [245].
Корнуолл подскочил к Глостеру вплотную и, схватив сзади за волосы, отогнул ему голову назад:
— А короля безумного в чьи руки ты отдал? [246]И не увиливай. Мы знаем правду [247].
— В Дувр [248]. Я отправил его в Дувр. Несколько часов назад.
— Зачем же в Дувр? [249] — спросила Регана.
— Чтоб не видать, как станешь ты, злодейка, царапать старцу бедные глаза; чтоб не видать, как в царственное тело твоя сестра вонзит клыки кабаньи. Когда под бурей, с головой открытой, в ночь адски черную несчастный старец дождем лил слезы… [250]Затем, что там о нем позаботятся.
— Ложь! [251] — крикнула Регана. — В подвале есть великолепная камера пыток, что скажете?
Но Корнуолл медлить не желал. Еще миг — и он оседлал старика и воткнул большой палец ему в правую глазницу. Глостер заорал и вопил, пока совсем не осип. Глаз его отвратительно чпокнул.
Я потянулся к метательному кинжалу.
Главная дверь в залу приоткрылась, а с черной лестницы послышались голоса, замельтешили лица прислуги.
— Зачем отправил в Дувр? [252] — повторила Регана.
— Бесстыдница ты злая! [253] — выдавил Глостер сквозь кашель. — Злодейка! [254]Я не скажу ни за что на белом свете.
— Ну нет, милорд на белый свет глядеть не будет [255]. — И Корнуолл навалился на старика опять.
Я больше не мог этого терпеть. Выхватив кинжал, я замахнулся для броска, но тут руку мне будто оплело лентою льда; я поднял взор и увидел призрака-девицу — она стояла совсем рядом и удерживала мою руку. Меня словно парализовало. Я мог лишь перевести глаза на весь тот ужас, что творился в большой зале.
Вдруг из двери черного хода выскочил поваренок с огромным мясницким ножом. Он подскочил к герцогу, Корнуолл выпрямился и потянулся к мечу, но вынуть его из ножен не успел. Мальчишка пырнул его ножом в бок. Когда он вытаскивал нож для следующего удара, Регана вытянула из рукава мантии узкий кинжал и вонзила мальчишке в шею. И тут же отпрянула, чтоб не забрызгало кровью. Мальчишка зажал рукой рану и рухнул.
— Как смеешь, хам! [256] — крикнула герцогиня и оборотилась к черному входу. Челядь мигом попряталась, как испуганные мыши.
Корнуолл кое-как утвердился на ногах и вогнал меч в грудь поверженному мальчишке. Затем сунул клинок в ножны и ощупал бок. Рука обагрилась.
— Так тебе и надо, червь позорный, — произнес Глостер.
И Корнуолл вновь кинулся на него.
— Вон, студень гнусный! [257] — крикнул он. — Где теперь твой блеск? [258] — Он уже занес руку над оставшимся глазом графа, но Регана его опередила, и ее кинжал выколупнул око Глостера.
— Не утруждайтесь, милорд, — произнесла она.
От боли Глостер лишился чувств и обмяк на кресле в путах. Корнуолл задрал повыше ногу и пнул графское тело в грудь. Кресло опрокинулось. Герцог поглядел на свою супругу влюбленными глазами — в них было столько нежности и теплоты, сколько испытываешь, видимо, лишь когда твоя жена ради тебя выковыривает кинжалом кому-нибудь глаз.
— Герцог, что с тобой? Что рана? [259] — деловито спросила Регана.
Корнуолл простер к жене руку, и герцогиня шагнула к нему.
— Ранен я, Регана. Эх, не ко времени… [260]Клинок скользнул по ребрам. Кровь идет, и сильно [261], но если перевязать, жить буду.
— Жаль, — сказала Регана и воткнула свой кинжал ему под ложечку. На ее белоснежную руку хлынула кровь.
Похоже, герцог несколько удивился.
— Бля, — рек он и рухнул. Регана вытерла клинок и руки о его камзол. Затем вложила кинжал обратно в ножны, искусно запрятанные в рукаве, и подошла к подушке, под которой герцог спрятал отцовскую корону. Откинула капюшон манто и водрузила венец себе на голову.
— Ну как, мой шут? — спросила она, не поворачиваясь к моей нише. — Ничего сидит?
Я тоже несколько удивился, хоть и не настолько несколько, как герцог. Призрак уже отпустил меня, и я стоял за шпалерой, занесши руку для броска.
— Она тебе на вырост, киска, — молвил я.
Регана посмотрела на мою нишу и ухмыльнулась.
— Так я и вырасту, правда же? Ты чего-то хотел?
— Отпусти старика с миром, — сказал я. — Французский король Пижон высадил в Дувре войско, потому-то Глостер туда Лира и отправил. Тебе разумно будет стать лагерем южнее. Объедините силы с Эдмундом и Олбани — быть может, где-то в Белой башне.
Огромная дверь скрипнула, в щель просунулась голова — солдатская, в шлеме.
— Зовите лекаря, — крикнула Регана, стараясь показаться весьма обеспокоенной. — Милорда ранили. Труп холопий на гноище швырнуть [262]. Прогнать слепого подлеца [263] — за ворота выгнать пса! Пусть нос его до Дувра доведет [264].
Зала тут же наполнилась челядью и солдатней, и Регана вышла, бросив лишь один лукавый взгляд на мое укрытие. Понятия не имею, зачем она меня оставила в живых. Не иначе, потому что до сих пор неровно ко мне дышит.
Я выскользнул из замка через кухню и сторожко пробрался к крепостной стене.
Призрак-девица высилась над Харчком, который весь съежился под одеялом в углу.
— Да ладно тебе, обалдуй, порадей со мною хорошенько.
— Сгинь, навь, — молвил я, хотя она была почти такой же плотной, как плотская женщина.
— Хуй тебе [265], а не ножичком помахать, а?
— Я мог бы спасти старику второй глаз.
— Не мог бы.
— Мог бы отправить Регану в тот особенный круг ада, где сейчас обретается ее муженек.
— Фигушки. — И мара воздела свой призрачный палец, откашлялась и прочла:
265
Хуй тебе — брит. сленг, дырка от бублика, от жилетки рукава, уши мертвого осла, дуля с маком, от селедки ухо. —