— Ты никогда ничего не рассказываешь о себе.
Одеяло легло приятной тёплой волной, Павел высунул из-под него нос.
— Ага.
— Почему?
— Нечего рассказывать.
— У тебя было целых двадцать пять лет жизни, о которых я ничего не знаю.
Одеяло на кровати Павла пошло волной, тот перевернулся на другой бок.
— Ну были и были. И прошли.
— Я хотел бы знать о них, — Алексей помолчал, старательно подбирая следующие слова, словно вытаскивая их из сумки с тысячей мелочей, среди которых так сложно было найти нужные именно в этот момент.
— Иногда мне сложно тебя понимать.
От Павла он услышал только тихий и неопределённый звук. Он не собирался прямо сейчас вдаваться в воспоминания. Куда лучше вот так лежать в мягкой теплой постели, кутаться в одеяло и оставлять открытым лишь нос. Гораздо лучше того, чтобы пытаться облечь мысли в слова, да ещё и так, чтобы Алексей его понял. Об его умственных способностях у Павла сложилось свое мнение. А ведь не дурак, видали офицеров и хуже. Одеяло зашевелилось, и Павел перевернулся на бок.
На звуки с его кровати к нему повернул голову Алексей. Но быстро понял, что брат лишь устраивается удобнее, и вздохнул. Ответа было не дождаться. Во всяком случае не сейчас. На обратной стороне плотно закрытых век словно нарисовались картины их дальнейшей жизни, где Павел доверяет ему свои радости и горести. На ум сразу же пришла последняя горесть Павла. Везде он виноват.
— Ты ещё злишься? На тот случай с водой?
— Уже нет.
Алексей моментально перевернулся на живот, лег наискось и приподнялся на локтях. Посмотрел сквозь ночную тьму в сторону кровати Павла, сощурил глаза, не перестроившиеся к изменённому свету, и пристально всмотрелся. Но смотри не смотри, а выражение лица было неразличимым.
— Правда?
— Да.
Всегда он такой, задаст тысячу вопросов и удовлетворится одним ответом.
Алексей лег обратно и закрыл лицо руками. Облегчение было столь огромным, что, казалось, опору выбили ему из-под ног. Простил. Действительно простил и не держит обиды. И не грызет Павла больше это несправедливое к нему чувство. Было и прошло, а теперь его простили.
— Это было так страшно. Потерять тебя.
Павел промолчал. Ему нечего было на это ответить. Пожалуй, не только Алексей не понимал его. Он сам тоже далеко не всегда мог понять Алексея.
А тот всё ворочался и не хотел засыпать. И ему не давал своими вздохами, охами и скрипением рассохшейся кровати. Надо будет винты пересмотреть, — мимоходом подумал Павел, впадая в милосердный сон, как об пол ударили две пятки, и Алексей вскочил на ноги. Павел перевел на него взгляд. Ну что ещё? Чего ему не спится спокойно, уже двенадцатый час на дворе.
Тихо звякнул колпачок, и жёлтым светом зажглась свечка. Алексей старательно рылся в своем дорожном сундуке. Павел повернул к нему голову, любопытствуя, что могло так срочно понадобиться в ночи, но Алексей, казалось, даже не замечал его, поглощённый своими мыслями.
А те жгли и не давали покоя. Как ему не хватает матери. Как Павлу, должно быть, не хватает матери. И какое оскорбительное для них обоих письмо прислал отец. Только вот само письмо всё никак не желало находиться. Да где же оно? Алексей в седьмой раз ощупал свои пожитки, как что-то бумажно хрустнуло под рукой и он ошалело уставился на конверт, который лежал поверх всего остального. Конверт был порван, скомкан, смят и отброшен в сторону, а письмо, не перечитывая, Алексей торопливо поднес к свече. Даже не желая перечесть. Павел удивился и заинтересовался настолько, что встал с кровати и подошёл ближе, кутаясь в одеяло на плечах.
Алексей сунул безымянный палец в рот, слишком быстро пихнув письмо в огонь и ухитрившись опалить пальцы. Перехватил письмо другой рукой и жёг, пока от него не остались лишь маленькие потемневшие лоскуты, выглядевшие почему-то жалкими.
— Оно не должно быть. Просто не должно.
Взгляд упал на лежащие среди вещей часы, которые холодно блеснули, несмотря на тёплый свет свечи. Желание бросить их об пол было подавлено с трудом. Всё же дорогая вещь, а деньги им ещё пригодятся. Тем более в таком положении. Желание стало нестерпимым, и Алексей захлопнул крышку сундука от греха подальше.
Частица пепла осела у Павла в носу, и он чихнул. Алексей вздохнул от неожиданности и повернул к нему лицо. Улыбка разбила сосредоточенное хмурое выражение, и он мотнул головой, стряхивая остатки неприятных чувств.