— Sorry, — сказал он на прощание. — Мы не сотрудничаем с диктаторскими режимами.
И выразил надежду, что расстается с Виктором Евгеньевичем не навсегда, а «до лучших времен»[87].
В Женеве они остановились у своего соотечественника Ивана. С полгода назад, побывав в Дубинках, тот был настолько потрясен увиденным, что предложил профинансировать строительство в Дубинках водяной мельницы. Они с женой двадцать лет проработали в Миссии ООН, что-то накопили и, видимо, ощущали вину перед земляками, которые за всю жизнь на родине зарабатывают столько же, сколько здесь, на чужбине, Иван получает в месяц.
До позднего вечера они сидели у камина. Иван уговаривал Дудинскаса не расстраиваться, тем более что утром они все вместе поедут к его юристу обсуждать, как оформить их семейный вклад в то бесспорно великое дело, которое Виктор Евгеньевич с женой совершают на его далекой и многострадальной родине, невзирая на печальные обстоятельства и смутные времена. И так далее.
Утром, когда они с Иваном мирно завтракали, дозвонился Станков и сообщил: только что на них накатили. Прибыли сразу четыре бригады. Склады и бухгалтерия опечатаны, у водителей автомашин отобрали ключи... Он пытался не пустить незваных гостей на территорию, предложив созвониться с отсутствующим шефом. Один из них, судя по предъявленным документам, представитель Комитета госбезопасности, заявил:
— Это лишнее. К тому времени, когда ваш хозяин господин Дубаускас вернется, если он такой болван, вашей шарашки уже не будет.Виктор Евгеньевич слушал Станкова почти молча, вопросов старался не задавать. И разговор закончил спокойно, пообещав перезвонить...
Но хозяин дома Иван был совсем не идиот, по физиономии гостя он понял, что произошло нечто такое, после чего даже близким в долг не дают, хотя и относятся к ним с состраданием.
Дождавшись, когда Иван отправится на службу (с походом к юристу было решено повременить), Виктор Евгеньевич позвонил прямо Горбику, с которым его сразу соединили, услышав про Женеву. В трех словах он рассказал о «наезде» и спросил Николая Афанасьевича, надо ли ему нестись домой или все-таки задержаться, чтобы хоть что-то из запланированного завершить.
— Сколько вы собирались там пробыть? — спросил тот, заметно встревоженный.
— Еще восемь дней. Мне надо бы в Страсбург, в Совет Европы, а потом в ЮНЕСКО... Жалко упускать случай.Обещали выделить гранты для музея. Вы же поймите, это не для меня, это для всего государства важно.
— Мне кажется, — не очень уверенно произнес Горбик, — судя по тому, что нам не докладывали... Поездку можно бы и продолжить. За восемь дней они вашу контору не прихлопнут. Мы тут за этим присмотрим...
И Виктор Евгеньевич Дудинскас с супругой отправились угощаться кофеем в Страсбург и в Париж, где их ждало неизменное «Sorry», разумеется, не надолго, то есть до лучших времен.
глава 8
дым отечества
Гоше Станкову он позвонил из Варшавы.
— Когда прибудешь? — спросил Станков.
— Уже еду. Думаю, что к вечеру доберусь.
— Надо бы переговорить — до того, как ты появишься на работе...
— Хорошо. Я перезвоню с границы... Сейчас у тебя ничего не горит?
Станков не отзывался, словно раздумывая, стоит ли вообще отвечать на такие вопросы.
— Горит тут все... Не можешь ли ты мне напомнить хотя бы названия этих «одуванчиков», через которых мы проплачивали ремонт оборудования?..
— Ты что, у Агдама не можешь спросить?
— Агдам не помнит. Он теперь вообще ничего не помнит. Все документы он сдал комиссии, ключи от бухгалтерии — тоже, а сам вместо работы ходит на курсы повышения квалификации...
В трубке что-то зашумело, и Дудинскас не расслышал.
— Чего, чего?
— Квалификации, понимаешь, ква-ли-фи-ка-ци-и... — проорал Станков. — С переоценкой он нас квалифицированно подставил. Ты приезжай, мы тебя ждем. Кто тут тебя только не ждет.
Очередь крытых грузовиков, мерно тарахтящих моторами — на дворе не лето, а декабрь, вытянулась километров на восемьдесят. Ближе к границе машины выстроились в два ряда. Горели костры, шла неспешная бивуачная жизнь. Никто не дергался: шансов прорваться до Нового года все равно не было.
87
Дудинскас первый, но не единственный. Позднее подсчитано: только из-за нежелания иностранных инвесторов сотрудничать с режимом, республика теряет 1,5 миллиарда долларов в год.