«Уж не веселились ли мы так потому, что случившееся слишком страшно?» – подумал я. В самом деле, мое второе я, которое мне не хотелось замечать, радовалось беде друга… Правда, при этом я думал, как я мерзок. Вот почему, желая выразить обратное тому, что я испытывал, я до смешного чистосердечно воскликнул:
– Какой сегодня счастливый день! Давай поедим чего-нибудь вкусненького!
Курата, почувствовав себя спасенным, сказал:
– Давай. Итак, начинается самая большая авантюра Фудзии.
Мы выбрали самый шикарный ресторан. Это было заведение весьма высокого класса, и мы думали, что, связанные этикетом, правилами употребления разных вилок и ножей, сосредоточим все свое внимание на том, как бы разрезать мясо так, чтобы оно не выскочило из тарелки, чтобы скользкие макароны аккуратно наматывались на вилку, и тогда, поглощенные едой, все остальное выбросим из головы. Но стоило нам войти в ресторан, как мы сразу же поняли, что все это вряд ли поможет унять волнение, которое мы испытывали.
– Во всяком случае, послать ему телеграмму нужно, – продолжал я разговор бодрым голосом, при этом страдая.
– Правильно, – ответил Курата.
Однако, выйдя из ресторана, мы направились в закусочную и просидели там до закрытия. И до того как расстались, не обмолвились ни словом о телеграмме.
В тот вечер я был обеспокоен не тем, что случилось с Фудзии, а тяжелым душевным состоянием Курата… Было ясно, если и дальше он будет вести такую жизнь, его рано или поздно постигнет судьба Фудзии. А такая судьба казалась мне ужасной. Правда, если бы меня спросили, почему ужасной, я бы не смог ответить. Просто мерещившееся мне, как в тумане, его будущее пугало меня… Расстанемся мы или не расстанемся, не важно – поговорить с ним я все равно обязан. Даже если в душе его теплится лишь одно желание – расстаться.
По своему характеру Курата был еще более скрытным, чем я. Когда мы ссорились, я всегда пользовался этим его качеством. Но в данном случае его скрытность была для меня обременительной… Не важно, кто выкопал – я или Курата – этот ров превосходства, но преодолеть его я обязан.
Вот почему у меня не было иного выхода, как припугнуть Курата. Начиная со следующего дня, безудержно превознося характер Фудзии, его жизненную позицию, я глухо намекал Курата на трагедию, в которую может в будущем вылиться жизнь, избранная для себя Комахико… Но если бы Курата сказал, что он бросит меня и убежит, я бы кинулся вслед за ним.
Задуманное удалось. И не потому, что мои мрачные прогнозы убедили Курата – в глубине души он ждал их… Приближалась волнующая пора экзаменов, и в аудитории царила суматоха – все старались позаимствовать друг у друга конспекты.
«…Чаще всего проваливаются при переходе на второй курс». «А если в первый же год споткнешься, вся жизнь кувырком пойдет»… Эти дурацкие разговоры удивительно соответствовали нашему тогдашнему настроению, и мы принимали их близко к сердцу.
– Может, сходим поклонимся могиле Ф.-сэнсэя [6]? – сказал я полушутя.
В годовщину смерти основателя нашего колледжа господина Ф. все ученики отправились на его могилу – существовала примета, что тот, кто не пойдет туда, обязательно провалится на экзаменах, а мы в тот день как раз отсутствовали.
– Ага, давай сходим, – охотно согласился Курата.
…В ясный солнечный день прогулка по кладбищу была очень приятной. Чтобы еще больше повысить действенность нашего предприятия, я старался изобразить нас любознательными экскурсантами. В какой-то момент я представил себя врачом, лечащим пациента. Проявлять инициативу было так приятно, что на следующий день ради удовольствия встретиться с Курата я пошел в университет к первой лекции – такое случалось со мной нечасто.
Курата не было. Не появился он и ко второй лекции. Тут я забеспокоился не на шутку. Мне почему-то вдруг стало казаться, что Курата сейчас вместе с Фудзии. Сидя на стуле с железными ножками и слушая скучнейшую лекцию, я ругал себя за то, что не ушел до того, как начались занятия. Но я все-таки надеялся, что после этой лекции Курата наконец появится, и поэтому остался в аудитории. Курата не пришел на занятия и во второй половине дня… Я не думал, что его придется так долго ждать. Неужели же я сидел в аудитории только ради того, чтобы дождаться Курата? Если бы я действительно хотел с ним встретиться, проще было пойти в нашу закусочную или прямо к нему домой. Неужели я упорно не покидал аудиторию только потому, что страстно желал встретиться со своим пациентом – Курата?
Вернувшись домой, я обнаружил письмо от Фудзии.
«Приехал, чтобы повидаться с вами до возвращения в Корею. Я нахожусь сейчас в ночлежке на Асакусабаси…»
Вот как? Я испытал лишь легкое удовлетворение оттого, что мои предположения подтвердились, и не особенно удивился. В письме был план, нарисованный в его обычной манере. Я равнодушно глянул на него. (…Жаль Фудзии. Надо бы ему посочувствовать, что ли, все-таки друг.) А Курата меня совсем не беспокоил… Меня беспокоило другое – не кто иной, как я, предан сегодня другом, заставившим прождать его целый день. Я полностью выполнил перед другом свой долг, и у меня было чувство освобождения, которое испытывает человек, избавившийся от назойливого попутчика.
Возможно, такая перемена в моей душе, стремление стать добропорядочным юношей пустили еще слишком слабые ростки. Доказательством было то, что на следующее же утро я вновь заколебался. Желание побездельничать вспыхнуло во мне с новой силой. Доехав в переполненной электричке до станции, где, чтобы попасть в университет, нужно было сделать пересадку, я пропустил нужный мне поезд и уселся на скамейку. Закурив, я с содроганием представил себе нашу аудиторию – стулья с железными ножками, холод, идущий от бетонного пола, и пропустил еще одну электричку… Посещал я занятия плохо. Если я прогуляю и сегодняшний день, то, не исключено, провалюсь на экзаменах. Очень ответственный период – не считаться с этим нельзя. Но как раз потому, что он был столь ответственным, я испытывал невыразимую радость оттого, что именно в такое время праздную лентяя… Проводив взглядом битком набитую электричку, последнюю, на которой еще можно было успеть на занятия, я встал со скамейки, пробормотав: «Один сегодняшний день – не страшно».
6
Сэнсэй – почтительное обращение к уважаемому человеку (преподавателю, врачу, ученому и т.д.).