– Чему? – пытаясь перекричать шум дождя, отозвался я.
Но она лишь махнула рукой и, сняв босоножки, закинула их подальше.
– Побежали!
Вера схватила меня за руку и потащила за собой, но, не выдержав, тут же отпустила и вырвалась вперед. Беременное небо продолжало поливать нас, но мне и ей все было нипочем. Окажись Айвазовский, мир его праху, каким-то чудом сейчас здесь, он бы забросил свои морские полотна и запечатлел нас с Верой. Картина была эпическая – под мощными лианами дождя, промокнув насквозь в своем платье, Вера шла вперед посреди проезжей части, радостно смеясь. А я, верный Санчо Панса, брел за ней следом. Машины медленно объезжали нас, катясь по дороге, в один миг превратившейся в безумно несущуюся грязную реку. Клаксоны гудели не переставая.
– Иди к черту! – весело закричала она очередному нетерпеливому водителю, и хлопнула по капоту рукой. Машина последовала ее совету и объехала нас стороной. За запотевшим окном я различил чей-то вздернутый средний палец.
Не обращая внимания на автомобили, Вера продолжала свое безумство. Обхватив себя руками, она кружилась под дождем, подставляя навстречу тяжелым каплям свой язык, рот и лицо. Сейчас она казалась мне беззаботной девчонкой, которая искренне радуется этому буйству природы. Я увидел в ней искру жизни, большую, чем во всем этом дурацком городе. В этих горящих безумным весельем глазах, в этих беззвучно шевелящихся губах, в этой безудержной силе, с которой она кружилась словно неутомимый волчок.
Дворы остались позади, и мы снова оказались на природе. Перед нами расстилалась большущая поляна, расположенная на горе Каштак, неподалеку от главного проспекта района. Отсюда можно было достать взглядом самые окраины города.
Лил дождь, Вера продолжала кружиться и нестись вперед. Она словно парила над всеми нами, и меня вдруг осенила мысль, что я всегда видел настоящую Веру. Никогда не притворяясь кем-то еще и не обманывая меня, она была такой, какой я ее знал, и, наверное, много какой еще. Но при этом она всегда оставалась собой.
Я понял все это в одно мгновение, а в следующее уже кружился вместе с ней по мокрой траве, рядом с ней. И в этот момент я тоже был самим собой. До сих пор не могу найти подходящих слов, которые бы описали мое состояние тогда. Возможно, это было легкое помутнение рассудка, но мне хочется верить, что я пережил то редкостное мгновение, когда человек может окинуть взглядом весь мир и ощутить радость гармонии со Вселенной.
Это был мой самый любимый дождь.
Когда утихла гроза, растаяло и наше безумие. Остановившись, мы уставились друг на друга, не расцепляя рук. Ее зрачки расширились, и она, не мигая, смотрела на меня.
– Ну, скажи же! – произнесла она наконец.
– Что сказать?
– То, что ты так долго держал в себе.
Видя неуверенность на моем лице, она мягко добавила:
– Скажи, и увидишь, тебе станет легче.
Я вздохнул, и набравшись смелости, произнес эти заветные три слова:
– Я люблю тебя.
– Спасибо, – сказала она и, закрыв глаза, склонила голову. – Теперь твое сердце свободно от этого груза и ты можешь занять его кем-то еще.
– Тебе спасибо, – поблагодарил я ее в ответ. И что удивительно, я действительно почувствовал облегчение.
– Как знать, если бы не Александр… – она провела рукой по моей щеке.
– Не надо!
Вера посмотрела на меня так, будто впервые увидела меня. Удивление на ее лице медленно сменилось на улыбку.
– И снова спасибо, – сказала она и, не дав мне ответить, спросила. – Что у тебя со Светой?
– Пока ничего.
Она мило рассмеялась.
– Мне нравится это твое «пока».
Да, это была все та же Вера. Она по-прежнему подмечала мелочи, которым я не придавал значения. А зря.
– Тебя не смущает ее… род занятий?
– Ты знаешь, – задумчиво произнес я через некоторое время, – я как-то об этом не думал. А следовало бы, наверное.
– Вот этим ты мне и нравишься, Паша. Я уже говорила, что ты лучше многих других, и не устану повторять это снова и снова. Не теряй своей невинности.
Я не мог не пропустить это замечание.
– К сожалению, я давно уже не мальчик.
Вера довольно расхохоталась.
– Ну вот и все, – заметила она и достала мобильник из своей сумочки. Поляна закончилась, и мы стояли у склона горы. Внизу, почти под нашими ногами проносилось множество автомобилей. Набрав номер, она произнесла одно единственное слово:
– Подъезжай.
Я вдруг понял, что настало время прощаться. А ведь я так много не успел ей сказать. Хотя нет, самое главное я все же сказал. Я снова взял ее руки в свои и посмотрел ей прямо в глаза.
– Послушай, – обратился я к ней, – спасибо тебе за все, что ты сделала.
Вера отмахнулась, будто это было что-то несущественное.
– Нет, правда, спасибо тебе за все. За то, что была рядом, за то, что заботилась обо мне, за то, чему ты меня научила. От всего сердца.
Она подозрительно шмыгнула. В этот момент у подножия горы, остановилась новенькая десятка, и из нее вышел Александр. Казалось, он не удивился, увидев свою подругу высоко наверху. Он помахал мне, а я махнул ему в ответ – мы друг друга прекрасно поняли.
Вера приникла ко мне и поцеловала меня в губы. Я понимал, что это последний поцелуй, и потому хотел, чтобы он длился вечно. Но все хорошее когда-нибудь кончается, и этот поцелуй тоже. Крепко прижав меня к себе, она прошептала мне на ухо:
– И тебе спасибо, Пашенька. Знай, я тоже тебя люблю. Ты мне очень дорог.
Но, отняв через секунду свое лицо, она выглядела, как ни в чем не бывало.
– Только смотри больше не отбивай девушек у Толика, – шутливо пригрозила она. – Второй раз он тебе этого не простит.
Эх, Вера-Вера, вздохнул я про себя и улыбнулся. Вот и кончилась наша история. Сердце тревожно забилось, и к глазам все-таки подступили предательские слезы. Я понимал, что так надо, что ничего не поделаешь, но все равно было грустно, больно и безумно тяжело отпускать ее.
– А теперь мне нужно идти, – сказала она. Я кивнул, и Вера, развернувшись, медленно спустилась вниз по склону.
Прежде, чем усесться в десятку, она посмотрела наверх и послала мне на прощание воздушный поцелуй. Захлопнув за ней дверь, Александр снова махнул мне рукой и сел в работавший на холостых автомобиль.
Я еще долго смотрел вслед удаляющейся машине. Когда та скрылась вдали, я медленно побрел домой с приятным теплым чувством на душе. На глаза навернулись слезы. Но что было в этих слезах больше – боли от ушедшей любви или радости оттого, что она все же была – я не мог точно сказать. Да и не хотел.
«Первая любовь остается в памяти многих на всю жизнь. Если вы действительно любили, то обязательно почувствуете легкую грусть и нежность, думая о ней. Или о нем. О том, кто безраздельно владел вашими чувствами какое-то время. О том, кому вы могли простить многое, и чьи недостатки, на которые вам указывали со стороны, ничуть вас не смущали. Вы можете вспомнить ваше знакомство, ваши первые радости и разочарования. Быть может, вы подумаете об упущенных возможностях или своих первых ошибках. Первом любовном опыте. Первых уроках, которые вас многому научили. Или не научили.
Моей первою любовью была Вера, и я рад, что ей была именно она. За тот год, что мы провели вместе, мне довелось узнать много о любви, дружбе, силе воли и верности, и я изменился. Рядом с ней я не мог оставаться прежним. Она помогла мне стать лучше, но главное, она все-таки любила меня.
Провожая Веру взглядом в тот июньский день, я понимал, что больше никогда не увижу ее. Моя первая любовь уходила из моей жизни навсегда. Мне было больно и грустно понимать это, но я чувствовал, как грусть постепенно отпускает меня, и в сердце зреет непоколебимая уверенность в том, что это не последняя любовь в моей жизни».
Нижнекамск – Томск
Январь 2001 – Апрель 2002
Декабрь 2003 – Март 2004