Моя рука — одно сплошное месиво. Порой ты забываешь, что внутри ты состоишь из красного, хлюпающего месива. Костяшки выглядят так, словно меня вспороли, желая поглядеть, что там внутри, — убедиться, что там, под поверхностью, это все еще я.
Но труднее всего сдержать слезы, когда я ловлю взгляд Олли. Глаза у него вытаращены, рот испуганно приоткрыт, полное впечатление, что с рукой я могу попрощаться.
Моя грудь ходит ходуном, будто я только что отбежал марафон. Воздух проскакивает внутрь какими-то судорожными рывками. Я стараюсь дышать нормально, но не получается. Сквозь пелену слез я вижу протянутую ладонь Карла, на которой аккуратной стопочкой лежит колода. Моя очередь снимать.
Я выдержал до конца раунда. Я не заплакал. Я не вышел из игры. Если я выйду сейчас, это будет нормально. Пусть я проиграл, но не позволил себя унизить. И если сейчас я возьму карту, то снова окажусь в игре и снова рискую проиграть. Ведь я легко могу проиграть Карлу. Но если я откажусь, то не смогу отыграться.
А вдруг мне подфартит, вдруг настал мой черед выигрывать… И я смогу влупить ему не слабее. Пусть знает, каково мне сейчас. Он смухлевал, отделав меня ребром колоды, и должен за это заплатить. Будет несправедливо, если он не испытает все на своей шкуре.
Смотрю на карты целую вечность. Никто ничего не говорит, никто не пытается меня подгонять. Они знают, о чем я сейчас думаю. Ребро колоды испачкано красным. При взгляде на нее теперь всегда будет вспоминаться моя окровавленная рука.
Иногда, решая, как поступить, ты вроде как обдумываешь самые разные варианты, но в действительности ты вообще ни о чем не думаешь. Просто ждешь, что сделает твое тело. Будто это твое тело приказывает голове, что делать, а не наоборот.
И вот сюрприз — моя рука вдруг сама тянется за картой. В полном шоке я смотрю на то, что она вытаскивает. Четверка треф.
Олли следующий. Десятка бубен.
Затем Карл. Мы видим карту раньше, чем он. Дама червей.
— Непруха, Бен, — усмехается он. — Опять мы с тобой.
— Нет. У вас десять-десять. Надо переиграть.
— Дама старше десятки.
— Не по твоим правилам, — возражаю я. Десятка — десять очков, дама — тоже десять. Ничья.
— Но дама старше. Так что я выиграл.
— Она не старше. Десять есть десять.
— Дама всегда бьет десятку.
— Нет, если дама тоже десять очков. Ничья. Это же твои правила. Вы с Олли должны переиграть.
Карл пожимает плечами, как будто ему западло тратить время на разговоры со мной, и протягивает колоду Олли. Тот снимает еще раз. Валет. Затем Карл. Пятерка.
Олли против меня. Сейчас я мог бы сорваться и убежать, и они не смогли бы меня остановить, но, во-первых, это выглядело бы ужасно, а во-вторых, я упустил бы свой шанс отквитаться. Олли не станет бить меня сильнее, чем я его. Хотя с такой рукой, как у меня, больно все что угодно.
Я вытягиваю кулак, и Олли как завороженный смотрит на него, собирая карты в колоду.
— Если хочешь, можешь сдаться, — бормочет он.
— Нет, не может, — встревает Карл.
Я качаю головой:
— Не хочу.
Олли слегка приподнимает мою подрагивающую руку, и я чувствую теплоту его пальцев. В другой руке у него колода. Он держит нормально, не как Карл.
Олли подносит колоду к красному месиву моих костяшек и примеривается для удара. Я вижу, как колода мелко дрожит у него в руке. Ноздри Олли судорожно раздуваются. Он замирает на целую вечность.
— Ты даже этого сделать не можешь! — подначивает его Карл. — Какой же ты все-таки придурок!
И тут колода взлетает вверх и лупит меня по костяшкам.
Удар слишком внезапный, он застает меня врасплох, и от боли я не могу сдержать громкого крика. И неважно, что бьет он даже не вполсилы, никакого сравнения с Карлом, боль от этого ничуть не меньше. За первый раунд рука успела онеметь, но сейчас я чувствую все.
— Один, — считает Карл.
Олли примеривается для следующего удара, и вновь наступает долгая пауза. В конце концов колода опускается. На этот раз я собираю всю свою волю и не издаю ни звука, но слеза, до того предательски копившаяся в одном глазу, вытекает и катится по щеке. Я украдкой пытаюсь смахнуть ее, но они замечают.
— Два, — говорит Карл.
Олли снова приподнимает колоду, готовясь к третьему удару, и на этот раз ожидание длится бесконечно. И вдруг Олли говорит:
— Все, я сдаюсь. Я проиграл.
— Не будь девчонкой.
Это Карл.
— Кем хочу, тем и буду. Мне плевать.
— Нельзя сдаваться посреди раунда.
— Я больше не хочу играть.
Олли выпускает колоду из рук, и карты разлетаются по полу. Он идет к кровати, падает на нее и молча лежит, уставившись в потолок. Решение свое Олли ни за что не изменит, это видно без слов.