У нее никогда уже не будет того, что когда-то показал Аргамон. Никогда не будет будущего. Пусть это малодушно, но без него жить она не сможет. А вот он… Теперь ведь в нем всегда будет частичка ее души. Теперь они будут еще ближе, чем были когда-либо.
Она ни разу не жалела, что успела дважды вернуть к жизни. Никогда, до этой самой секунды. Правда и теперь выбор для нее не стоял — он должен жить.
— Люблю тебя, мой лорд.
Умереть ей хотелось именно с этими словами на губах. С запахом хвои в легких. С чувством легкости.
Последний осколок отпустить было легче: чем прошлые. Возможно, все дело в том, что этот выбор был самым правильным или самым желанным.
Альма смутно представляла, что должно произойти с ней после того, как она лишится последнего осколка. У нее ведь не должно было остаться ничего, что могло бы отлететь. В рай или ад — вопрос второй. Она думала, что просто растворится в вечности, потеряв себя.
Но, кажется, даже она оставила вечности немножечко себя.
Самую малость. Одну слезинку, одну капельку любви к нему, мыльный пузырек, в котором вечно будет переливаться взгляд серых глаз.
У нее получилось. Он проснулся.
— Мой лорд, — Аргамон в который раз пытался достучаться до обезумевшего Ринара. Колотил руками, ногами, лбом. Пытался сломать дверь, но та не поддавалась.
Запершийся внутри мужчина будто не слышал. Вот уже третий день не слышал ни мольбы, ни криков, ни шума. Не слышал ничего. Оглох от отчаянья и гнева.
Перед смертью он не успел стребовать с нее клятву. Идиот. Нужно было настаивать еще тогда, в их мире за их щитом. Нужно было обезопасить ее тогда. А теперь…
Все это время Ринар искал. Искал выход из безысходности. Искал, как вернуть свою любимою глупую гелии. Ту, которая пожертвовала собой ради него. Которая заставила вернуться в никчемный мир. Пустой, немой, глухой, бесцветный мир, лишенный главного — ее.
И, кажется, нашел.
Полоснув ножом по ладони, он окропил выведенную на полу пентаграмму. Его предки ведь когда-то смогли выторговать для себя власть, могущество, богатство? Значит, и он сможет. Только нужно ему другое. Единственное, что имеет значение. Та, чья душа ноет в нем дикой болью днем и ночью.
— Асиг[2], - голос звучал холодно и безжизненно. По-другому теперь Ринар не умел.
Он понятия не имел, каким образом должен произойти переход. Это его не заботило. Главное, попасть на аудиенцию к тому, у кого он любой ценой выторгует свою Душу.
— Ринар, нет… — дверь вновь не поддалась натиску Аргамона.
Лорд Тамерли зло усмехнулся, следя за тем, как кровь окрашивает углы пентаграммы. Что за демон такой, не способный справиться с лордовскими чарами? Или это продолжение игры? Они еще играют? Он действует в рамках сценария?
— Асиг.
Плевать. По сценарию или нет — для него не важно. Теперь у него свой сценарий и свои цели. Цели, ради достижения которых он пойдет на все. Обыщет рай и ад, вывернет землю, свергнет всех королей — земных и не только.
— Асиг.
Последняя требуемая капелька окрасила дощатый пол, свет погас.
В темном зале царило странное копошение. Складывалось впечатление, что вся нечисть преисподней слетелась или сползлась именно сюда, а теперь затаилась в тени, на стенах, потолке, за троном местного владыки.
Вокруг Ринар предпочитал не смотреть. Сейчас его мало заботило внимание. Он видел лишь одного.
— Ты понимаешь, о чем просишь? — тот, чья кожа переливалась базальтовой чернотой, вперил в лицо Ринара слишком пристальный взгляд. Он мог принять любой, например, более привычный для посетителя, человеческий облик, но не захотел. В конце концов, ведь Ринар знал, куда стремится.
— Я не прошу, — а еще, кажется, потерял от собственного горя остатки ума. Лишь безумный может требовать что-то у дьявола.
— Не забывайся, — в голосе дьявола звучала угроза. Самая настоящая открытая угроза. Затаившиеся на стенах черти зашипели, вжимаясь в холодную скользкую поверхность сильней.
— Почему она здесь? — вот только сейчас Ринара не пугало уже ничего. Чем еще ему можно угрожать? Он уже в аду. Но ведь главное не это — она уже в аду.
— А где должна быть самоубийца? — на лоснящемся чернотой лице неожиданно расцвела улыбка, красные глаза сощурились.
— Альма. Не. Самоубийца.
— А кто? — откинувшись на спинку трона, Люцифер вопросительно поднял бровь. Что бы там ни говорил Он, с глупцами и упрямцами очень занимательно спорить. — Как назвать человечку, которая сознательно отдала последний осколок другому? Она самоубийца, мальчик. Самоубийца, пожертвовавшая собой ради тебя. А ты так бездарно потратил подаренную ею возможность жить. Не стыдно?