Означает ли сказанное, что мы вообще не должны беспокоиться о безопасности детей: пусть бегают где хотят, прыгают откуда хотят, купаются где угодно, лишь бы не росли в страхе? Безусловно нет! Вопрос только в том, как найти золотую середину между неоправданной беспечностью и паранойей. Мне кажется, граница лежит в области эмоций, ведь страх порождает страх. Если здоровью ребенка угрожает реальная опасность, разумным выбором будет ее устранение, а не бесплодные сетования типа: «Сколько раз я должна тебе говорить, чтобы ты не бегал за домом? Там кругом – битое стекло!» Если ты по-настоящему заботливый родитель, то должен не сто раз сказать (все равно же не работает!), а просто убрать эти осколки или пойти гулять туда, где осколков нет. В противном случае речь может идти лишь об имитации борьбы за безопасность.
У индусов есть притча о том, что в человеческой душе борются два волка – черный и белый. Сила черного – в ненависти, страхе и гневе. Сила белого – в великодушии, честности и благородстве. И побеждает тот волк, которого кормят…
Между принуждением и свободой, или «Ничего я не хочу…»
– Саш, пойдем на каток! – предлагает Наташа.
– Что там делать? – Саша уткнулся носом в монитор. – Я лучше дома посижу.
– Ты в прошлый раз тоже упирался, а потом говорил: «Как хорошо на катке!»
– А теперь не скажу.
– Да ведь ты каждый раз так, – напоминает Наташа, – то «не пойду больше на музыку!», то «как мне все это нравится!».
– На музыку – точно больше не пойду, – надувается Саша.
– Слушай, Борь, ну чего с ним делать? – спрашивает Наташа мужа на кухне. – Силком тащить?
– Тащи, тащи. Расти подкаблучника, – усмехается Борис.
– Сегодня «на музыку не пойду», вчера «на карате не пойду», так мне чего – разрешить ему никуда не ходить, чтобы не рос подкаблучником? Так он вообще к стулу прирастет!
«Если ребенок заявляет: „Не хочу больше ходить на хореографию!“ – это некий кризис, который нужно преодолеть, настаивая на том, чтобы он ходил, или занятия лучше бросить? Но вопрос не только про кружки или уроки. Мне часто приходится заставлять своего десятилетнего сына делать и что-то приятное: например, походы в гости или на каток тоже не обходятся без уговоров. Такое ощущение, что он вообще ничего не хочет. Что с ним делать?»
Дмитрий Тюттерин, педагог
На самом деле требуются определенные умственные усилия для того, чтобы отвлечься от сидения на диване и представить себя, к примеру, на катке. С возрастом такие усилия даются проще. Это и называется опытом. Ребенок же в первую очередь представляет себе ближайшие действия – отрывание от дивана и занудное одевание. Именно эта картинка стоит у него перед глазами, когда вы предлагаете ему: «Пойдем на каток!» В крайнем случае, он прокручивает немного вперед и представляет себе долгое путешествие до катка с коньками наперевес. Только взрослый может «промотать» эти моменты и сосредоточиться на главном – на удовольствии от катания. И давайте уж будем честными – даже не каждый взрослый на это способен.
Следовательно, прямая обязанность родителей по отношению к ребенку – придавать ему ускорение в тех случаях, когда это необходимо. И тут не надо бояться, что вы подменяете волю ребенка собственной. Взрослый для того и нужен ребенку, чтобы делиться опытом. Другое дело, что здесь, как и вообще во всем, что связано с детьми, есть масса подводных камней. Например, человек боится своими «наездами» вырастить подкаблучника. Надо заметить, что, если он об этом говорит, значит, уже чувствует какую-то напряженность в этом отношении, – это повод быть внимательнее.
Вообще, в стандартной ситуации при должной заботе со стороны родителей ребенок не растет подкаблучником. Тем не менее такие мужчины встречаются сплошь и рядом. Какие же факторы способствуют формированию безвольной, несамостоятельной личности?
Например, мама, мотивируя сына, использует типичные «женские» приемы: «Ты же у меня мужчина!», «Помоги слабой женщине!», «Женщинам нужно уступать!». Ребенок совершенно естественно подчиняется взрослому. В дальнейшем взрослый уже человек, услышав нечто подобное, подсознательно занимает позицию ребенка, которому можно и даже нужно приказывать. Такие личностные деформации особенно характерны для мужчин, выросших в неполных семьях, без отца.