И скуку, и кручину, и тоску —
Отпеть, отмучить, отстрадать. Опорой
Мне — вечность, чинный, волчий хор которой
Подобен лишь змеиному броску.
Тоска меня раскрошит на куски,
Но роскошь душу соберёт единой:
Святая роскошь песни лебединой,
Светящая сквозь «не видать ни зги».
Ни зги — но жги свои высоты светом.
Свергая совесть, ты совсем — кипи…
Не стоит слёзно грезить о неспетом,
Если сидеть остался на цепи!
Ты — на цепи. Я нацеплю корону,
Кудрявых крыльев нацеплю сполна.
И улечу. Я улечу — одна,
И слёзно станет завидно балкону.
Один
Среди друзей,
В кругу годин —
Всегда ничей,
Всегда один.
Читатель тар,
Ловитель снов.
Для новых — стар,
Для старых — нов.
Тебе — елей,
Где прочим — дым.
Любил сильней,
Чем был любим.
Навеки твой
Удел таков:
Изгой
Средь сотни двойников.
Напрасно, пресно, присно —
Но с лёту повелось:
Покуда не явился,
Ты будешь званый гость.
Покуда сам не в стае,
Там будешь брат и друг.
Судьбинушка простая —
Быть третьей в паре рук.
Спеша тобой хвалиться,
В тандем не пустят свой —
Они, что единицей
Прозвали за спиной.
Но соберутся вместе,
И, как святая плесень,
Порасползётся грусть
В сердцах: причастьем чести
Слова твоих же песен
Пить будут — наизусть.
«Я спрятан от мира под маской дверей…»
Я спрятан от мира под маской дверей,
За вёрткою дверью в быт.
Запутанный, прячусь в межзвёздную трель,
И ею в века зарыт.
Закованный, кровью питаю ковчег;
А кожа — белей бересты.
Я пячусь, я прячусь в нетающий снег,
В объятья своих пустынь.
И спрут подсознанья оплёл меня сном,
Коварно кривляя взор.
За запертой дверью я выстроил дом
И свил из волос — гнездо.
Врастая корнями в паркетную гладь,
Один растворился в дне —
И в том, что умеет зарёю пылать,
И в этом, на глубине.
И донная, данная, томная гать
Любуется днём извне.
А стены, да крыша, да плюшевый пол
Пожрали мне тело и пыл.
Затворник творенья отраду нашёл
В тавре из нездешних сил.
Отчего мой вид бравурно-жалок?
Отчего мой вид бравурно-жалок?
Край любезен — бездна горяча.
Ты стоишь, как в серый полушалок
Кутаясь в прощальную печаль.
Ты стоишь, а я кидаюсь в море
Суетно-бездонных небытий:
Падаю в водоворот викторий —
Тех, что поджидают на пути.
И смеётся тьма слепым фасадом,
Звёздная глаза взрезает взвесь…
Милый друг, храни себя — я рядом:
Много ближе, чем возможно здесь.
«Москва! Моё сердце, пожалуйста, не отпускай!..»
Москва! Моё сердце, пожалуйста, не отпускай!
Держи его насмерть, хоть крючья на треть вонзи!
Как дом, горе-думы в дыму, в голове — раздрай.
Я после грозы по глазницы стою в грязи.
Пусть гроздья души истомлённой омоет река
Да небо судьбу наласкает на счастье устами!
Чтоб я воротился — на волю тропа легка;
К тебе — журавлём последнего косяка,
К тебе — обезумевшим волком последней стаи.
Ты только вмуруй моё сердце в брусчатку дней,
Которые нам судьба — летовать в разлуке.
Ты только мне в лёгкие воздухом здешним вей
И слышься мне, слышься — во всяком нездешнем
звуке.
Смотри на меня изнутри бессловесных зеркал,
Дыши на меня из нарывов больных нейронов…
Чтоб лик твой бликующий в томном уме возникал,
Далёкой любовностью лоб еле слышно тронув.
Москва! Старорусскою песней терпеть веля,
Меня окольцуй ты блокадой молебной гжели:
Так истово, как за кровавой стеной Кремля
Вздымаются белых церквей лебединые шеи;
Так искренне, как разливается нынче грусть
По телу, по разуму — сразу невозвратимо.
Люби меня, бледная бедная божья Русь,
Хоть крошечной долею моря, каким любима.
Чтоб не задохнуться мне в жухлой теплыни песка
На чуждой земле, намозоленной чуждым голосом.
Москва! Моё сердце, пожалуйста, не отпускай:
Оно прорастёт из груди твоей сочным колосом,
Согреет тебя, разгораясь трескучим хворостом,
Споёт тебе, словно слепой и всесильный скальд.
Ты только храни меня — солнцем, и сном,
и помыслом.
Ты только меня невозвратно не отпускай.
«Ночь забывается смертным сном…»
Ночь забывается смертным сном;
Здравствуй, последний суд.
Небо теперь неспокойно лицом;
Нынче за мной придут.
Кажется, гулок рассветный час;
Бьёт, как плетьми, сквозняк.
Солнце, молись всей бездонностью глаз:
Скоро меня казнят.
Утро зардеется медью на треть,
Станет манжеты мять.
Коли остаток начнет пламенеть —
Значит, решили распять.
Если дожди зарыдают, не ждя,
Чтоб прозвучал приговор, —
Знай, безотрадная радость моя:
Путь для меня — на костёр.
Если же звёзды прольются в вой,
Ночь закричит во сне —
Грешнице станет страшнее всего:
В теле навечном душой неживой
Мыкаться — доля мне.