…Влажен издышанный воздух. Глаза сухи.
Зал — словно сад, над которым закат погас;
Сад, замолчавший кустом опустевших кресел…
— Сударь, простите. Так вам по душе — стихи?
Петь — я не пела. Читала.
— Вопрос прелестен!
Только…
— Не слушали?
— Слушал!
— Да слышать — глухи.
— Девушка, что вы!.. Однако в повторный раз
Мне повторите вы стихосплетенье фраз!
…Зрительный зал опустел, а закат погас.
Девушка снова читала, читала долго,
Словно на сцене, словно на Сцене Сцен.
Голос её разливался, шальной, как Волга,
Силой беря Вселенную под прицел.
Кончен концерт; стих пролился лавиной по воле.
Хлынул, как ветер, — для неба и лишь для него.
Не было зрителей.
Не было.
Только Двое:
Бог и Поэт отвечали за Рождество.
Письмо к Богу
Здравствуй. Неловко, но снова тебе пишу:
Лишь за последние сутки, поди, раз пятый.
Я со своими грехами — гороховый шут,
Гору каких, попотев, нагребёшь лопатой;
Нынче тебя мне напомнил сосущий шум —
Там, в голове, на минутах-гвоздях распятый.
Там, в голове — ты поверишь? — кадит бедлам.
Череп — котёл, тишина — за его пределом.
Кажется, мир раскололся напополам:
Прежде был целым, а сделался — оскуделым.
Господи! Ты отлучился по важным делам;
Я отучилась лечиться любимым делом.
Тик обрела, однако, на этикет:
Тик — на тактичность латентного мракобесья.
И, как назло, стала слышать всё чаще: «Нет,
Деточка, Бога! Бог — сказочен!»
Бог, посмейся!
Те, кто заврался, верят себе — во вред,
Месиво смысла предпочитая мессе,
Коль разговор зашёл о приоритетах…
Бог, извини, но они с высоты сует
Смотрят при этом глазами попов отпетых,
Так что утонешь, прозревши, в созревших ответах,
Ни одного-то не дав!.. Ты, мой Отче, сед;
Те ж, кто тебя не пускает на свой банкет, —
Серы, что стены в общественных туалетах.
Боже, но есть и такие — кто напролом,
Кто с топорами — в душу мне, в думы, в дом.
Кто не отягощён кандалами приличий.
Знаешь, и голос у этих — трескучий, птичий,
Голос — один на всех, понимаешь, Отче?
Тот, что впивается в мозг, точно лезвие, точен.
Отче, такие толкуют без всяких «деточек»,
Без мракобесно скупых экивоков морали.
Нынче — ворвались… Целую ночь проорали,
На уши ночь поставили, кверху дном.
Что — этикет? Им не надобно этикеточек!
Сами ярлык навесили: «Богохульница!»
Молвили, мол, не знавали таких еретичек.
Чёрно сказали, топорно, не ставя кавычек:
«С Господом, ведьма, толкует? Годок — и скурится!..»
«С Богом нельзя напрямую, мол».
Надо — кривенько?!
«К пасторам топай! К алтарищу — на покаяние!»
Будто мне здесь не видать Твоего сияния!..
Будто не друг Ты мне; можно подумать — я не я!..
Чёрно сказали: «Бросай-ка свои кадрильки,
Где-нибудь только, в языческой Океании,
Боги-де шастают славно в людской грязице».
Ты ж, по словам их, невидан, немыслим, далёк,
И ни за что бы со мною не стал возиться.
Кончили тем, что стихи мне шепчет не Бог!
«Это, мол, акция Боговой оппозиции!..»
К Фаусту — гиперссылку,
Топор — затылку;
Ой, как лезли в бутылку!..
Есть ведь такие, Отче, что напролом:
Ты — по делам. А они — тут как тут. Поделом
Мне, слабосильной, которой ругаться — влом.
«Эту всю муть твою, веришь, нашептывал Бог?»
Верю? Нимало.
Но ведаю.
Им — невдомёк.
Ведаю вдоволь; ведаю, Отче, Господи!
Ведаю, заперта в мыслях своих, в странном космосе,
Где бесполезна и самая мысль о компасе.
Череп — чертог о четыреста четырёх
Чёрных стенах. Я внутри, как в проклятом хосписе —
Тем лишь спасаясь, что мой не настанет черёд
Раньше, чем ты возвратишься. Войдёшь. И на край
Душной постели присядешь. Мой Бог! Ты, Господи,
Будешь дышать, сам душистый, как синяя рань.
Я прошепчу тебе: «Боженька, все мы тут гости-де».
Ты мне ответишь: «Ну так домой — не пора ль?»
Исполин
Лето! Ты помнишь пляску её волос?
Рыжих сентябрьски, купанных в сонном утре…
Им подражая, и небо-то всласть вилось
Медным рассветом — медовым, что эти кудри.
Кудри клубились, порой разлучаясь врозь
Палевыми лучами над пыльным полем;
То — колосилось. Шёл по нему Колосс,
Выше намоленных временем колоколен.
Песнею детской заутреню отбренчав,
Шёл Исполин. Из полуночи шёл, величав,
Тёмное небо румяня теплом касаний:
Словно зарю с пламенистыми волосами —
Доченьку рыжую нёс Человек на плечах.
…
Мир просыпался. И приливал Восток
Кровью к щекам небесным, что за ночь остыли…
Мой Человек рассекал кораблём пустыни —
Время, в котором (как в поле!) не счесть дорог.
андалузский пёс, накошаченный глаз и странная метель. не стихи, а канитель
мне бы — вечности внутриушно.
золотушно — не худо, не бедно,
коль бездушное стало душно,
коли медленное — моментно.
меж моментно и перманентно —
взмах пера, тень крыла внутриглазно…
мне бы — мира за раз, мессой нетто:
что балластно — блестит заразно.
нет мне нот, а не то б — наверно —
я б не телилась голосновно.
для чего чудить внутривенно,
если можно — внутримосковно?