Душой наизнанку

Жилами пухнешь, плотью ссыхаясь всё крепче
(Не каменеешь — лишь вопреки поговоркам).
…С голоду сердце утрачивает дар речи —
Падает, корчась, горячее тело калеча,
И за решёткой рёбер взвывает волком

В тёмной груди — обречённо, как вьюга в марте;
Волком, который гибнет, недавний воин…
Смолкни, замри да прислушайся повнимательней:
Вещее сердце моей беспокойной матери
Воет в ответ тебе сладким, неволчьим воем,

Лечит овечьею лаской, почуяв неладное,
Сочной волной колокольной с далёких подворий…
Самую силу в песню посыльную вкладывая,
Так, что становится в клетке вас будто двое —

Узников, двое (и это — святая явность,
Коли залог — материнская неколебимость).
Лишь бы ты, сердце иссохшее, не боялось,
Лишь бы, насытившись, с болью ровнее билось.

Зова втянувши носом,
Привстать волк пытается,
Ёрзая яростно оземь сизым войлоком
Брюха. Душенька тушу по клетке волоком
Тащит к свободе агонией дикого танца.
С жизнью расстаться? В тягучую жизнь скитальца,
Словно бы в сладкую мякоть — тёплого агнца,
Сердце голодным до света вцепилось волком,

Мёртвою хваткой вгрызлось, до ужаса живо…
И успокоилось. Стало дышать ровно.
Словно бы всласть надрожавшаяся пружина —
Вскоре затихло покоем. Внутриутробно —
Осоловело уснуло; каждою жилою
Славя спасительность Древнего,
             чудом Дарованного…

Мать моя где-то ладонь к груди приложила,
Греясь от жертвенной плоти дрожащего овна.