«Поставишь шест – сразу увидишь тень от него». Вот и он тут же вскочил, расплылся в улыбке. Дальше вопрос с местами на корабле решился как бы сам собой.
У нас будто камень с души упал; в ожидании отплытия мы провели несколько веселых дней в Гонконге и навестили кое-кого из друзей.
Возвращение в объятия Родины
После того как персонал гонконгской дипмиссии выиграл «последний бой» с нанкинским правительством, мы, наконец, получили билеты на корабль. Испытывая огромное волнение, 13 мая 1946 года мы поднялись на борт судна, державшего путь в Шанхай. Начался последний этап нашего возвращения в объятия Родины.
Кораблик был совсем маленький, наверное, даже меньше тысячи тонн, все на нем выглядело настолько убого, что вызывало оторопь. Помимо студентов, возвращавшихся домой из-за границы, на этом судне было множество других людей, так что скучать было некогда. Я говорю о нескольких сотнях обычных пассажиров-китайцев, втиснувшихся кое-как на кораблик, для них о местах в каютах и речи не могло быть. На прочих судах общий трюм считается самым низшим классом. Здесь же помещением по уровню комфорта ниже общего трюма считалась верхняя палуба. Повсюду были тюки и свертки, аккуратные или совсем разлохмаченные, от некоторых к тому же воняло соленой рыбой. Везде были люди, причем каждому полагалось ровно столько места, сколько занимало его тело. Пространство расширяли грубой силой, некоторые покупали за деньги. Шум торгов и споров, брани и перепалок постоянно звучал в ушах. Многие курили, трюм был полон дыма, который висел плотной пеленой. Этот дым, смешанный с беспорядочным гомоном людских голосов, и создавал общую удушливую и смрадную атмосферу. На ее фоне даже шум от рассекаемых носом корабля морских волн был трудноразличим, а иногда и совсем не слышен.
Мы были на судне «привилегированными пассажирами» и занимали каюты первого и второго класса. Как бы ни было грязно и шумно снаружи – в каюте царили чистота и покой, стоило только закрыть дверь. Иногда нам все же хотелось глотнуть свежего морского воздуха, для чего надо было пройти всего лишь несколько шагов на верхнюю палубу. Однако преодолеть этот короткий путь было совсем не просто, приходилось изрядно потрудиться, чтобы осторожно протиснуться сквозь плотную, как сардины в банке, толпу.
Среди беспорядочно лежавших, сидевших, стоявших плотно друг к другу людей на верхней палубе я заметил то ли бельгийскую, то ли французскую студентку. Она лежала совершенно неподвижно с закрытыми глазами, через нее перешагивали, а порой даже наступали, но девушка будто не замечала этого, даже бровью не двигала. Вероятнее всего, она не пила, не ела и так пролежала несколько дней до самого Шанхая. Спала она все это время или находилась в каком-то особом трансе, я так и не понял. Я знал, что она ревностная католичка и изучает математику. Вероятно, раньше она была монахиней. Так или иначе, в сердце ее совершенно точно был собственный бог, в противном случае никак нельзя понять такое поведение на корабле.
Я – человек светский и равнодушен к религии. Лежать без движения подобным образом мне совсем не хочется. Напротив, я должен двигаться, пить и есть, а еще – думать. В этот час, когда впереди меня ждала встреча с родиной, мыслей в голове было много, очень много. Скоро закончится длившаяся почти одиннадцать лет жизнь в далеких чужих краях. Все, что было за эти годы, эпизод за эпизодом проходило перед моими глазами, вновь оживало в памяти. Мне так хотелось рассказать родине-матери обо всем, что со мной произошло! Но какой была бы эта история? Я покидал свою страну, когда был совсем молодой и неопытный, но полный энтузиазма и решимости, во-первых, послужить ей в будущем, во-вторых – «позолотиться». Поначалу я рассчитывал только на два года – стиснув зубы, я мог выдержать такой срок.
Но мне не повезло, пламя войны вспыхнуло и здесь, и там, пара лет превратилась в одиннадцать, которые пронеслись как один миг. Сколько за это время пережито невзгод, страданий, неудач и обид – сейчас даже и вспоминать не хочется. Достаточно того, что многие дни я был с пустым животом, на грани голодной смерти; что постоянно кружили над головой английские и американские самолеты и смерть падала с неба, проносясь мимо на расстоянии лишь одного шага. Теперь все беды миновали, вместо девяти смертей – одна жизнь. Уже несколько лет я не получал никаких вестей от жены и детей. В родном селе под холмиком желтой земли лежит моя мать. Если есть у человека душа, как может она не тревожиться о любимом сыне! Все эти чувства теснят сердце, и как бы хотелось однажды их высказать родине-матери. Но как это сделать?