Вы, наверняка задаётесь вопросом, а где же в таком случае, весь мой вид? Учитывая наши возможности, логично было бы предположить, что не один я дожил до сегодняшнего дня, и этот вопрос вполне обоснован. Но, вот в чём дело.
Тлееды лишают сна. Совсем. А сон чрезвычайно важен даже для ума пещерного человека. Вашему «Я» необходимо отключатся от реальности хотя бы на время, но тлееды не дадут вам уснуть даже во время смерти. Можно сколь угодно долго говорить о преимуществах, дарованных этими тварями, но вы поймёте, что это проклятье уже на десятом году жизни. Самое настоящее проклятье! Представьте себе бессонницу длиной в тысячу лет. А потом повторите это ещё две тысячи раз по тысяче лет. Вот, что со мной происходит.
Для моего народа был лишь один способ закончить эти муки. Я до сих пор помню мольбы моих соплеменников, и до сих пор помню то горе, которое охватило меня, когда я умертвил последнего из них по их собственному желанию. И помню тот ужас, что поселился в моей душе, когда я понял, что меня уже никто не сможет убить. Никто не похоронит меня, и не станет оплакивать. Я навсегда закован в эту оболочку из костей и мяса, и Великое Течение Жизни уже не унесёт меня прочь, вслед за предками.
Спустя десять тысяч лет скитаний по экватору, я поднялся к жерлу вулкана, — единственное известное мне место, где можно было находится мёртвым достаточно долго, и бросился в него. Я пролежал в этой раскалённой печи около миллиона лет, находясь в тесных объятиях смерти, почти полностью лишённый сознания, пока вулкан не уснул. Породы, кипящие до той поры, застыли, обернув меня толщей камня, и я вновь очнулся. Может быть, моих сил было бы достаточно, чтобы расшевелить литосферные плиты, и выбраться на поверхность, как это произошло однажды с моим отцом, но за миллион лет моё тело атрофировалось. Я провёл в состоянии смерти слишком много лет, и мозг мой начисто забыл о том, как должны двигаться мои руки и ноги. Тлееды продолжали исцелять меня, вновь и вновь возвращая к жизни, но самой жизни во мне уже давно не было.
Следующие несколько сотен тысяч лет я тщетно искал способ чем-нибудь себя развлечь, и открыл в себе способность к связи с другими Носителями. Эта связь была и ранее, но там, лёжа в толще земной коры, я отточил этот навык до предела. Все виды людей, как существующие ныне, так и те, что давно вымерли, передавали мне свои ощущения через населяющих кровь паразитов, даже не осознавая этого. Связь была односторонней, и я был в роли безмолвного наблюдателя. Меньше всего я хотел, чтобы кого-либо из Носителей, постигла та же участь, что и меня. Я видел, как долгое существование без сна сводит с ума, и уже тогда приказал паразитам снизить продолжительность жизни носителя с потенциального миллиарда лет до смешных десяти тысяч. Я был счастлив наблюдать, как первые поколения носителей приходят к освобождению, спустя десяток миллениумов. Потом я решил, что стоит ввести более обширную деградацию тех, кто был зачат уже с тлеедами в теле. Это была борьба, и моё продвижение вперёд было медленным, но неотвратимым.
Так было до тех пор, пока не появился этот колдун. Столкнувшись с одной из Носительниц, он вознамерился присвоить проклятье себе. Едва это удалось, он обнаружил меня. Вытащил из-под тяжести земной коры и заключил в эту тюрьму. Теперь я сижу здесь, обездвиженный, не способный даже к дыханию, но по-прежнему бессмертный. Он провёл немало времени, пытаясь понять, каким образом ему удалось бы уничтожить меня, а моих тлеедов поставить себе на службу.
Он пытался перелить себе мою кровь, но паразиты во мне слишком древние, и тело его — слишком слабый сосуд, чтобы удержать такую силу. Мощь первородного проклятья, всё-таки. Всё, что ему удалось, это собрать из моей крови топливо для поддержания жизни в своём ветхом теле, и теперь он вынужден умирать каждые несколько минут. Честно, меня это забавляет. Теперь я мечтаю не только о смерти, я мечтаю перед смертью иметь возможность вздохнуть полной грудью, чтобы рассмеяться ему в лицо. Какой же идиот, о Небо!
А теперь я вижу, как нечто считывает мои мысли, и знаю, что за этим стоят люди. Современные, не слишком сильные и быстрые, но всё-таки люди. Почти такие же, как я, и все те приматы, что давно вымерли.