На следующий день Иван обратил внимание на то, что товарищи по классу отворачиваются от него, стараются его не замечать. Учительница также делала вид, что его нет в классе, и к концу занятий незадачливый ученик вроде бы примирился со сложившейся обстановкой.
Когда же он возвращался домой, из-за угла выскочили его товарищи, самые сильные и рослые. Подбадриваемые пионерским активом и возбуждаемые визгами девочек, мальчишки набросились на обидчика своей учительницы. Чем оскорбил Иван учительницу и своих товарищей, он так и не мог понять, а их аргументы — чрезмерная гордыня, заносчивость — никак не вязались с реальным положением дел. Однако, получив в награду за любознательность синяки и шишки, вкупе с насмешками, Зайцев уже долго не решался задавать педагогам «несвоевременных» вопросов.
И, тем не менее, через три года, уже в седьмом классе, произошла еще более неприятная и довольно поучительная история. Трудно вспомнить, в связи с какими обстоятельствами учительница сказала на уроке литературы: — Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!
Возможно, это было связано с изучением стихотворения Маяковского по поводу дня рождения Ленина, а может, учительница в очередной раз убеждала класс в бессмертии вождя, войдя в патриотический раж, но Иван вновь ухитрился оказаться в центре событий. Трудно объяснить причину его невыдержанности: имея в последнее время за свою любознательность довольно низкие оценки по поведению и ряду предметов, он избегал задавать педагогам любые вопросы и попросту отсиживался. А тут вдруг как что-то его подтолкнуло!
— Как это жив покойник? — удивился Иван во всеуслышание. — Ведь все прекрасно знают, что он умер в январе 1924 года?!
Учительница закашлялась и густо покраснела. — Под бессмертием Ленина понимается его жизнь в сердцах миллионов счастливых людей! — сказала она.
Но это не удовлетворило пытливого ученика. — Так что же получается: все миллионы счастливых людей уверены, что покойник жив?! — не унимался он. Звонок прервал дискуссию, но дело этим не завершилось. После занятий Иван был приглашен в кабинет директора школы. Идти было как-то страшновато, но куда денешься?
— Садись! — кивнул головой директор на стул напротив. Иван сел.
— Скажи, Ваня, кто тебя учит некоторым нехорошим вещам? — спросил вдруг главный педагог.
— Да никто. Я сам…
— Не может этого быть! Ряд вопросов, которые ты неоднократно задавал учителям, — директор поднял обширное досье, — позволяют выразить сомнение в том, что эти вопросы мог задать такой молодой человек без чьей-либо помощи! Может у вас в семье папа или мама много говорят о политике?
— О чем? — удивился Иван.
— Ну, вот, например, о Ленине.
— Да нет. Я сам так считаю.
— Значит, не будешь говорить?! — нахмурился директор.
— Я все вам сказал!
— Ну, хорошо, можешь идти.
На следующий день, утром, перед занятиями, Ивана вновь вызвали в кабинет директора. На сей раз там присутствовал незнакомый пожилой мужчина. Он представился инспектором РОНО и возобновил допрос, в сущности, схожий с предыдущим. И здесь Иван ничего, кроме того, что говорил директору, не смог прибавить.
— Упорствуешь, молодой человек! — сказал инспектор в заключение. — Ну, хорошо, ты все равно расскажешь правду!
Трудно перечислить все подробности дальнейших событий. В школе побывали и родители (многократно отлупившие за это своего сына) и соседи несчастного Ивана. Завершением истории явилась встреча строптивого ученика с представителем «правоохранительных органов», как назвал себя высокий мужчина со стальными серыми глазами. Не добившись от парня ответа на вопрос об антисоветчиках (которых действительно не было), «товарищ из органов» вроде бы поверил, что Иван «сам дошел до столь извращенного понимания событий». Однако чтобы закрепить эту уверенность, он потребовал от мальчика дать подписку-обязательство «раз и навсегда прекратить распространять вокруг себя антиобщественные взгляды», что тот и сделал.
Г Л А В А 2
П У Т Е В К А В Ж И З Н Ь
Одна тысяча девятьсот семьдесят второй год был годом сомнений и надежд. Еще не наступило время для знаменитого правительственного решения об обязательном всеобщем среднем образовании, когда ученики получили право без труда и забот получать «аттестаты зрелости».
В то время (имеется в виду дореформенное) требовалось попотеть. Получить хорошую оценку было, в общем-то, непросто. Впрочем, не для всех. Как в дальнейшем узнал Иван, трудности в школьных делах не касались детей партийных, советских, торговых и других работников, которые были на особом положении у педагогов.