Теперь я расскажу о человеке, который не принадлежал ни к какой партии, а был верующим католиком. Таких католиков и таких кадровых офицеров было немного, но — были.
Когда в Барселоне начался мятеж, фашисты захватили гостиницу «Колон» («Колумб») на центральной площади Каталонии и, поджидая подкреплений, вели беспрерывный огонь. Плохо вооруженный народ тщетно пытался атаковать их: каждая попытка обходилась в десятки и сотни жертв.
Многое зависело от поведения барселонских «штурмгвардейцев» — жандармов. Фашисты были убеждены, что они присоединятся к ним. Штурмгвардейцами командовал полковник Эскобар, старый военный и ревностный католик. Казалось, для него не может быть сомнений и он поступит так же, как большинство генералов и старших офицеров.
Но присяга была для Эскобара выше дружбы и кастовых связей, а народ — выше католической церкви. Если народ расходится с церковью, то и бог расходится с нею, думал Эскобар.
Он вывел своих штурмгвардейцев на площадь. Впереди солдат и рабочих, переходя в сквере от дерева к дереву спокойным учебным шагом, показывая пример мужества и расчета, он вел за собой атакующих. Рабочие впервые узнали, что вовсе не надо бросаться на приступ беспорядочной толпой, а надо отвоевывать шаг за шагом. Эскобар вошел в гостиницу первым.
Потом ему поручили дивизию на мадридском фронте. Она была составлена из совершенно неопытных милисианос. В первом же бою они дружно бросились бежать. Эскобар побежал с ними. А затем, неожиданно остановившись, закричал:
— Очень хорошо, дети мои, прежняя позиция никуда не годилась, а эта действительно замечательная! Вы уже всё понимаете! Давайте окапываться!
И схватил лопату. Милисианос остановились и начали копать землю.
Вряд ли Эскобар знал, что нечто подобное задолго до него сделал русский полководец Суворов. Одно, во всяком случае, было у них общим — любовь к солдату.
Однажды командный пункт Эскобара подвергся отчаянной бомбежке. Он перекрестился и с сияющим лицом сказал:
— Благодарю тебя, господи, за то, что ты подвергаешь испытанию меня и офицеров, а не моих солдат!
Потом он командовал корпусом. Корпус вел себя прекрасно, но никто не создавал командиру рекламы, а сам он не искал ее. Наконец ему поручили далекий тихий фронт Эстремадуры. Когда там началось неожиданное фашистское наступление, все были уверены, что враг с легкостью пройдет вперед: фронт был в полном небрежении у центральных властей. Но оказалось, что Эскобар, не получая ни подкреплений, ни оружия, сумел все же так расставить свои силы, так укрепиться, так подобрать людей, что фашистское наступление выдохлось.
Его как-то спросили:
— Как вы можете ходить в одну и ту же церковь с Франко, генерал? (Франко всегда рекламировал свою привязанность к католицизму.)
Эскобар ответил:
— Церковь открыта для всех, даже для Каина и Иуды. Но для меня тайна, почему господь бог терпит, чтобы мы с Франко ходили под одним и тем же небом.
Сам Франко этого не потерпел. По окончании войны фашисты расстреляли Эскобара.
9
А мой последний шофер Пепе был обыкновенным рядовым коммунистом. Я не могу назвать его иначе, чем дорогим другом.
Все почему-то звали его Пепе, хотя это уменьшительное от Хосе, а его крестили Даниелем. Он так привык к Пепе, что не отозвался, когда на призывном участке его назвали настоящим именем.
Это был тихий, скромный человек. Он никогда не отказывался ни от какой работы и с глубоким уважением относился к работе другого. Любой час, любое направление, любое расстояние — по первому слову он спокойно шел к машине. Если он о чем-нибудь беспокоился, то только о ней.
Мадридец, он вывез в Валенсию, потом в Барселону свою семью — мать, жену, невестку и двоих детей. Все они жестоко голодали. Он никогда не жаловался. Когда я спрашивал, что заказать для него во Франции, он виновато улыбался: хотя его жестоко мучили головные боли, а достать лекарства в Испании было невозможно, о себе он не думал и тихо отвечал:
— Если можно… муки для детей.
Когда же мы однажды поехали вместе во Францию, в Перпиньян, и я предложил ему купить самому все, что он захочет, он при возвращении вернул мне половину денег:
— Это слишком много для меня…
Семья его перешла французско-каталонскую границу на несколько дней раньше, чем мы, и пропала. Полиция арестовывала испанцев. Пепе скрывался, надеясь разыскать семью. Французы отбирали испанские машины, и другие шоферы поэтому тайком продавали их за гроши. Пепе ужасался:
— Но ведь машина не моя… государственная…