Старик не спрашивал больше ни о чём. Лишь заглянул в глаза охотнику – и тут же отвёл взгляд, будто натолкнувшись на невидимую стену.
До самого Ульма они молчали, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами. И только когда позади остались городские ворота, Нахтрам, пожевав губами, заговорил.
– Не знаю, что приключилось с тобою, – старик не смотрел на своего спутника, – но вижу, что ищет выхода твоя боль. Не мне останавливать тебя. Могу лишь молить богов, чтобы слишком многие не пали её жертвами.
Слова мудрого старика оказались пророческими. Навсегда простившись с учёным в безопасном Ульме, охотник вернулся в окрестности Дармштадта и примкнул к отрядам Фольгера, которые влились в «движение Башмака». Со всех концов графства стекались к ним те, кто желал лучшей участи. Они жадно внимали словам бывшего инквизитора – все, от мала до велика, от юных девиц до суровых стариков с обветренными лицами, были готовы пойти за ним. За ним и за тем, что он обещал им. За свободой. За спокойствием, за новой, вольной жизнью. За избавлением от ярма, которым стала для них когда-то спасительная вера.
Их вело отчаянное желание свободы. Настолько отчаянное, что ни они, ни сам охотник, ни вдохновители движения не подумали о том, как достичь этой свободы – и что с ней делать.
Восстание захлебнулось. Задушило само себя, из единой сплочённой армии озлобленных и готовых на всё людей превратившись в разрозненные группки разбойников, что укрывались в лесах. Эти группки стали лёгкой добычей для конных отрядов имперской гвардии, отряжаемых по распоряжению лично Императора Максимилиана и Его Святейшества в целях борьбы с преступниками и богохульными еретиками. Борьбы, которая превратилась в резню.
Бывший инквизитор стал ересиархом, и ересью его была вера в свободу, а паствой его – доведённые до отчаянья бедняки.
Он увёл за собой всех, кого смог. Когда стало ясно, что против восставших брошены силы, с которыми им не тягаться, охотник собрал самых преданных своих последователей. Лишь много позже ему стала ясна роковая ошибка. Много ли навоюешь пусть и с преданными, но слабыми воинами? Что может противопоставить отлично экипированнкому солдату девица, в жизни не державшая в руках меча? Им оставалось только бежать. А их гнали всё дальше и дальше на север, как скот на бойню. Охотник и Фольгер уводили людей от наступавших им на пятки имперских отрядов. День и ночь, перебиваясь случайной добычей и лишь изредка позволяя короткий отдых. Всех, кто не мог идти дальше, приходилось бросать, прекрасно понимая, что их ждёт в лучшем случае смерть на костре...
Когда отряд добрался до окрестностей Мангейма, из трёх с лишним сотен человек в нём остались лишь два десятка. Конница Максимилиана дышала им в затылок. И промозглой октябрьской ночью их, наконец, настигли. В неравной схватке крохотный отряд, зажатый с четырёх сторон, отчаянно, но тщетно огрызался. Пробивая дорогу сквозь строй мечников, охотник потерял счёт убитым, пытаясь спасти хоть кого-то из веривших в него.
Он видел, как упал Фольгер, будто подкошенный размашистым ударом в бедро. Мечник в тяжёлой броне, нанёсший удар, через мгновение был уже мёртв. Но Фольгеру помогать было поздно. Из перерубленной артерии толчками била кровь. Не умрёт сам – станет обузой для выживших. Или добычей имперских солдат.
– Прости, друг... Если можешь, прости!
Крис взметнулся и нырнул. Взбрызнул алый фонтан, заливая щегольские красные буфы.
Охотник стиснул пальцы на рукояти. До боли, до хруста сжал зубы, оскаливаясь, давя поднимающийся голод.
Фольгер улыбался. Недоумевающе, удивлённо и в то же время – благодарно.
Охотник закрыл ему глаза.
Из маленького отряда не выжил никто. Полуослепленный яростью и кровью, охотник резал, бил и рвал зубами. Он прогрыз себе дорогу сквозь заслон и вырвался, оставив позади всех, кто в него верил. И лишь когда стихли крики преследователей и ржание лошадей, заныло израненное тело под мокрой от пота и крови рубахой. И заныло сердце по павшим товарищам. Утешала слабая мысль – никто из них не достался врагу живым. Ни один человек из этих двух десятков не будет четвертован, вздёрнут на дыбу или заживо сожжён. Если это было лучшим, что он мог сделать для них, – он это сделал...
Лишь Коно он не видел среди мёртвых. Удивительно сильная малышка, она оставалась с отрядом до конца. Охотник хорошо запомнил её треугольное личико с заострившимся носом, едва различимое в свете луны. Перед роковым нападением она беспокойно спала, утомлённая долгим дневным переходом. Успела ли она уйти? Не раз и не два охотник убеждался в способности Коно ускользать незамеченной. Сумела ли она и в этот раз раствориться в лесу, став его частью?.. Выживет ли она? Если всё, что у неё есть, – туесок с травками и стилет...