Дверь в лабораторию надёжно замаскирована снаружи – вход не отличишь от груды валежника. Изнутри – толстый засов. Люки из камер теперь не открыть... Джи снова оглянулся на малышей – мальчишки сгрудились у края стола, укутавшись оставленным на скамье плащом. Девчонка, не устоявшая перед соблазном набить живот, грызла жилистый кусок мяса, другой рукой придерживая на коленях спящего младенца.
Бывший инквизитор стиснул зубы. Если понадобится – я буду их защищать.
Тишина давила на уши, нарушаемая лишь лёгким капаньем воды с потолка да сонной детской вознёй. А если не понадобится? Как долго получится держать детей здесь, как долго их удастся скрывать? И что с ними делать потом?..
Джи сжал голову руками. Он так торопился вырвать детей из лап Геликоны, что упустил из виду элементарный вопрос: куда он денет пятерых мелких крикунов? Они не смогут жить под землёй вечно. Детям нужен свет, нужна еда. Грудничку нужно молоко. Одна-две вылазки на рынок – и убежище перестанет быть тайным. Он и так примелькался горожанам. Загорелые, с шевелюрами пшеничных оттенков, жители Дармштадта подозрительно косились на темноволосого чужака с бледным лицом, прячущего руки в неуместных по теплу перчатках.
От детей следовало избавиться. И как можно скорее. Но куда пристроить несмышлёнышей? Нельзя же просто увезти их подальше и оставить в каком-нибудь городе. Там, конечно, крохам, а особенно девочке, быстро найдут применение – но вряд ли их участь окажется слаще, чем в застенках Дармштадтского замка.
Джи заскрипел зубами. Ну куда их девать? Отвезти в удалённый монастырь? Из огня да в полымя – от одних крестоносцев спас, другим сдал.
Он вынул из ножен кинжал, липкий от крови убитого стражника. От лезвия несло тухлой вонью мертвечины. Поморщившись, Джи вынул из сумы припасённый обрывок ветоши и тщательно отёр клинок.
Вернуть детей домой? Бывший охотник задумчиво покачал кинжал на ладони. Это было бы лучшим выходом. Если у них ещё есть дом. И если за ними не придут снова – те, кто займёт место Геликоны...
Джи перебирал пальцами воздух, уставясь в пустоту перед собой. Мелькание чёрно-белых пятен – причудливый танец теней в сумраке – совсем как пляска бликов в двуцветных волосах.
Ли.
О чём говорила она в ту роковую ночь, какое слово из неведомого словаря будущего произносила? Что-то должно было «взлететь на воздух», но что?.. Память не сохранила чудное наименование, и невозможность восстановить его дьявольской занозой засела в мозгу.
Если ты была права... Ты, невидимая ведьма, дочь самого Дьявола, обуздавшая время – если ты была права, мы ещё с тобой встретимся.
Звенящая тишина тоненько пела, и в глубине её звона слышался голос Ли. Слова, старательно произносимые на чуждом наречии. Тот разговор на вершине башни – улыбка Ли, и огоньки свечей в её двуцветных волосах, объятых безыскусной диадемой. И белый мертвенный свет в её груди под чёрным платьем, уносящий с собою странную не-жизнь «невидимой ведьмы»...
Возможно, там, откуда она прибыла, «дети ночи» несут в груди частичку солнца.
Джи вздрогнул, услышав лёгкие шуршащие шаги. Неловко пробираясь через груды хлама, к нему шла белобрысая. В её ладошке был зажат свечной огарок. Джи приподнял брови. И ведь удержала же.
– Чего тебе?
Девчонка серьёзно посмотрела на него. Сейчас она выглядела старше своих семи-восьми лет – насупленная, с резкой складкой на розовом лбу. Светлые волосы спутаны, потрёпанное платье в пыли.
– Мы хотим пить.
– Вода в кувшине в углу, – Джи жестом показал, где именно.
Девчонка не уходила.
– Что-то ещё? – не выдержал Джи.
– Я знаю, кто ты, – тихо сказала белобрысая, косясь на кинжал.
– Я тоже знаю, – усмехнулся он, – я злой колдун и крысоед.
– Нет, – в тоне девчонки не было и намёка на улыбку, – ты – тот, кого нужно бояться в темноте.
Джи нахмурился – фраза прозвучала двусмысленно.
– У тебя острые зубы и крепкие ногти, – продолжала она, – ты не ешь нашу еду, потому что для тебя она отрава. Ты пьёшь только кровь, а с криком петуха уходишь спать в свою могилу! Ты – ночное чудовище!