– Лучше веди себя тихо, – негромко предупредил он, – если хочешь, чтобы по возвращении я тебя просто развязал.
В храме кипела работа. Трое служек возились у алтаря, укрепляя всё новые свечи в канделябрах. Трещали горящие фитили, пахло жиром и ладаном. Джи бесшумно пробирался вдоль стены, прячась за тонущими в тени колоннами.
Посередине наоса, в нескольких шагах от амвона, безусые новиции ставили тяжёлые дубовые скамьи, с грохотом опуская их на пол. Распоряжался работой маленький священник с дёргаными движениями сухоньких рук. Нырнув за огородку конфессионала[2], Джи прижался к стене. Через частую деревянную решётку ему было отлично видно суетящихся послушников. Те возились совсем рядом – бывший охотник мог пересчитать волоски на их головах. Запахи жира и ладана мешались с горячим ароматом мокрой кожи и свежего дерева.
Едва послушники успели выровнять скамьи, как ударил колокол. Новиции прыснули в стороны, подгоняемые святым отцом, и выстроились у стен. Один из юнцов остановился у решётки, за которой прятался Джи, и шумно потянул носом воздух. Джи замер.
Двери в нартексе распахнулись. Гомон собравшейся снаружи толпы ворвался внутрь – и вместе с ним в храм вошла процессия. Во главе её, неторопливо ступая, двигался рослый, полный мужчина, облачённый в тунику доминиканца. Туника была ему коротковата, и белые полы открывали пухлые ноги в сандалиях. На толстощёком лице, прорезанном складкой упрямого рта, блестели крупные, навыкате глаза.
Следом за полным, едва не наступая ему на подол, семенил низкорослый монах. Он шёл, не поднимая головы, но Джи хватило и взгляда, чтобы руки сами собою сжались в кулаки. Эти сутулые подрагивающие плечи и по-обезьяньи длинные руки без слов сказали ему: он не ошибся, придя сюда. Геликона, конечно, должен присутствовать на воскресной проповеди. А рослый доминиканец – наверняка не кто иной, как отец Йоахим Мекленбургский, главный инквизитор Дармштадта.
Сопровождаемые десятком угрюмо-торжественных монахов, отец Йоахим, Геликона и трое других инквизиторов заняли расставленные перед алтарём скамьи. Монахи немой гвардией встали позади них. И только после этого в распахнутые двери храма потекла людская река.
– Вы уверены, что это необходимая мера?
Отец Йоахим заговорил вполголоса, но Джи разобрал каждое слово. Глубокий баритон главного инквизитора отчётливо доносился до него сквозь гомон толпы, а через частую решётку Джи ясно видел и самого святого отца, сидящего в каких-то двух шагах от него.
– Я убеждён в этом, ваше преосвященство, – в голосе Геликоны проскользнула визгливая нота, – я уже имел счастье довести до вашего сведения случай, который наблюдал своими глазами, и вы могли самолично удостовериться, что я не лгу. Двое погибших стражников...
– Да-да, я помню, – отец Йоахим рассеянно кивнул, – но, скажите, куда, в таком случае, мог подеваться убийца?
– Я распорядился выставить усиленный сменный караул на выходе из подземного яруса, – торопливо проговорил тосканец, – он не мог ускользнуть. Предполагаю, что он всё ещё в катакомбах...
– Для чего, в таком случае, эти сложности с охраной? – с ленцой поинтересовался главный инквизитор.
– Я полагаю также, что из катакомб имеется другой, не известный нам выход, – продолжил Геликона.
Джи похолодел. Неужто тосканский выродок что-то обнаружил? Нет, не может быть – иначе стража уже ломилась бы в заклиненный люк. Ночью, дождавшись, пока дети уснут, он бесшумно перенёс обратно в лабораторию фрагменты самодельной непригодившейся лестницы из камеры-склепа. Дважды проверил, не осталось ли следов – ни единой щепки, ни одного обломка дерева. Что он мог забыть?..
– Мы ничего не обнаружили, – тосканец выдержал паузу, – пока что. И я как раз намеревался испросить вашего позволения получить под своё командование отряд опытных и бесстрашных солдат для поиска тайного выхода.
– Скажите, инквизитор Геликона, – отец Йоахим говорил всё так же лениво-ровно, – а о каких детях сообщают те несчастные грешники, что ждут очищения в замке Дармштадта?
– О детях?.. – Геликона запнулся. А, когда заговорил, его голос срывался:
– Видимо, ваше преосвященство, эти бедолаги слегка... Видит бог, они слегка... Слегка повредились умом от долгих размышлений, – наконец нашёлся тосканец. – Им чудятся в высшей степени странные образы...