В понедельник шёл дождь. Переставал и начинал лить вновь. Но во вторник погода прояснилась и стало холоднее.
В это утро я вышел из шалаша.
Я шёл по тропе, проложенной животными. Иногда для сокращения пути я пересекал чащу или труднопроходимые заросли и возвращался на свою тропинку, угадывая её продолжение. Я никогда не ходил по ней прежде. Но, по общему виду положения местности, я всегда угадывал, куда сворачивает тропа.
Всё вокруг было влажно от дождя. Лес был густой и тёмный.
Поворот тропинки привёл меня к новому ручью. Мне удалось бросить беглый взгляд на лисицу, которая юркнула в кусты по другую сторону ручья. Я издал лёгкий писк в надежде вернуть её, но она была уже слишком далеко. Я дошёл до ручья и сел на ствол упавшего дерева.
Сорвав свежую шишку, я стал жевать её. Я часто ел шишки и кору во время моего пребывания в лесах; и я уверен, что, только благодаря этому, мне удавалось долго обходиться без более существенной пищи. Без сомнения, в шишках и коре много питательного. Я ел кору ольхи, клёна, берёзы, кедра и горного ясеня.
Я ел также наиболее нежные и съедобные корни.
Сидя на упавшем дереве, я неожиданно был встревожен новым шорохом среди листвы. Это была куропатка. Я знал, что поймать эту птицу нетрудно. «Сосновая» куропатка — одна из самых ручных птиц в лесу. Она так глупа, что позволит наступить на себя прежде, чем вздумает улететь.
Всё же возможность поймать эту птицу руками казалась мне очень сомнительной. Я придумал другой способ поймать её.
Я прикрепил к палке ремешок кедровой коры с петлёй на конце. Осторожно подойдя к дереву, на котором сидела птица, я еще осторожнее поднял палочку с петлёй и стал держать её у птицы на виду. Куропатка слегка повернулась, но не обнаружила ни малейшего желания улететь. Напротив, — она с большим любопытством, весьма внимательно стала разглядывать петлю. Когда я ещё больше приблизил к ней конец палочки с петлёй, она безо всяких колебаний вытянула свою шею, просунула голову в петлю и была поймана.
Подобный способ ловли птиц не нов. По крайней мере он известен всем тем, кто сколько-нибудь знаком с дикими лесами.
За то время, что я прожил в лесу, я немало куропаток поймал петлёй и застрелил из лука.
Вернувшись к Медвежьей Горе, я немедленно занялся своей куропаткой. Я давно не ел и был очень голоден.
Когда я вернулся к цивилизации, кто-то полюбопытствовал узнать, не слишком ли много хлопот причиняло мне ощипывание птицы. Этот вопрос рассмешил меня. Куропатку вовсе незачем ощипывать.
Чтобы приготовить куропатку для жарения, надо проделать всего три движения, хотя в сущности, достаточно и одного. Вы берёте её одной рукой за спинку, другой за грудь и разрываете на две части. В одной руке у вас окажется туловище птицы, а в другой — кожа и перья. Остаётся только содрать кожу с тех мест, где она ещё не отделилась. Вот и всё.
Проделав всё это, я выгреб из костра уголья и, надев птицу на вилку, которую мне заменяла палка с раздвоенным концом, я зажарил её, повёртывая над пылающими угольями. Несмотря на отсутствие соли, куропатка показалась мне самым вкусным блюдом из всех, какие были у меня до сих пор.
Жаркое из куропатки вызвало у меня подъём работоспособности. Я достал несколько полос бересты и при свете костра принялся писать свой дневник, занося в него наиболее интересные события дня. Затем я нарисовал на поверхности древесного гриба лесной пейзаж, изобразив на нём и лань, которую видел, когда она готовилась перескочить через бревно.
Я бы дорого дал за то, чтобы иметь с собой холст и краски. Я немного грустил без них. И всё же я мог легко обойтись без них. К моим услугам было решительно всё, что необходимо для подлинного искусства; от меня самого зависело использовать в этом отношении лес. Впоследствии я так и сделал.
Следующий день был среда — день моего рождения, о котором я уже упоминал. Это был один из самых тяжёлых для меня дней за весь период моей лесной жизни.
Меня буквально закружил водоворот воспоминаний. Я тосковал по своим родным, друзьям, по целому миру.
Первобытный человек может быть сентиментальным, если только захочет.
Если у него нет никаких воспоминаний о прошлом, с которым он мог бы сравнить настоящее, — в самой природе и в сердцах животных он находит те же самые чувства, которыми живёт мир.
Но я нашёл, что эти чувства отнимают у меня слишком много энергии, и решил гнать их прочь. Солнце высоко поднялось в небе. Надо было двигаться, действовать.
Захватив с собой полосы бересты, испещрённые рисунками и отчётами, я поспешил к условному месту на окраине моих владений, где я оставлял весточки о себе для внешнего мира. Это место было известно двум проводникам, которые являлись за моими письмами дважды в неделю на закате.