— Я ничего не могу поделать, — поспешил заявить старик: — они вызывают меня в качестве свидетеля, и я должен идти. Я бы не хотел причинить вам какие-нибудь неприятности, но обязан показать всю правду.
— Что же вы знаете по этому делу?
— Я знаю, что вы убили оленя.
— Но вы знаете также и то, что получили часть оленины и съели её. Это дело грозит мне серьёзными неприятностями. Мне придётся уплатить большой штраф… Разве вы питаете на меня злобу за что-нибудь?
— О, нет! — возразил он. — Но человек обязан идти в суд, когда его зовут и должен показать всю правду.
— Ладно, — согласился я, — но если вы собираетесь показать на суде всю правду, не забудьте упомянуть о том, что приняли от меня половину оленя.
— Хорошо, я не забуду! — сказал старик.
— И если меня приговорят к штрафу, вы должны будете уплатить часть его.
— О, нет! С какой стати? — закричал не на шутку встревоженный старик.
Я спросил его, нет ли у него экземпляра законов об охоте. Он начал шарить вокруг, всё время утверждая, что он не обязан платить ни малейшей доли штрафа.
Когда книга была найдена, я указал ему параграф закона, по которому он оказывался соучастником преступления, несущим долю ответственности.
Тогда старик пошёл на попятный.
Когда стражники явились звать его в суд, он наотрез отказался идти с ними, уверяя, что ровно ничего не знает по этому делу.
Такой неожиданный поворот событий вселил в сердца стражников ещё более настойчивое желание отыскать неоспоримые улики против меня.
Я продолжал надевать свои лыжи задом наперёд, и одураченные стражники, идя по моим следам, всё время двигались в ложном направлении.
Несколько месяцев спустя, когда дело против меня было уже прекращено, те же самые стражники явились в мой лагерь — на этот раз уже по моему приглашению. У меня была с ними удачная охота на лисиц, и мы разговорились по душам. Они сказали мне, что ни на минуту не сомневались в том, что я убивал оленей в запретный сезон. Они рассказали мне обо всех своих неудачах. Их бесплодные попытки изобличить меня отняли у них не один месяц.
Прошло несколько лет. Старший из агентов лесной стражи как-то гостил у меня. Сидя у меня, он неожиданно заметил среди старых сетей и силков мою вторую пару лыж с ремешками на обоих концах. Когда он смотрел на них, мне было ясно, что в его памяти эта пара лыж ассоциируется со странными следами, виденными им на снегу несколько лет назад.
Он о чём-то напряженно думал.
Затем он заговорил об этих лыжах, выразив мысль, что человек, надевший эти лыжи, оставлял бы на снегу такой след, будто он двигался в обратном направлении. Я начал смеяться и признался ему, что сам неоднократно проделывал это.
— Джо! — закричал он: — Можете ли вы ответить мне на один вопрос. Куда вы девали оленя, который висел в хижине?
— Какого оленя? В какой хижине? — притворно изумился я.
Так я ему и не ответил на этот вопрос.
Глава XII. Ещё один эпизод
Я часто думаю, что, когда человеку очень тяжело, он склонен вспоминать свои прошлые годы и останавливаться на каких-нибудь особенно тяжких испытаниях, некогда пережитых им. И сравнение настоящего с прошлым доставляет ему своего рода горькое утешение.
Вы часто можете услышать: «Если я мог пережить всё, что тогда было со мной, очевидно я в состоянии перенести мои страдания и теперь».
Сравнения подобного рода не раз приходили мне в голову в бытность мою в лесу, когда душевные страдания грозили изгнать меня из моего одиночества до срока.
Одно из воспоминаний, давших мне повод для сравнения, относилось ко времени моей жизни на севере штата Мэйн несколько лет тому назад. Тогда я тоже был страшно одинок. Вспоминая то время, я приходил к выводу, что моё настоящее положение не так уж плохо.
Я говорил себе: «Если мне удалось пережить ту страшную ночь, мне без сомнения удастся преодолеть свои нынешние душевные муки!».
18 лет тому назад я жил в одном из посёлков Северного Мэйна. Однажды утром мне предложили приготовиться к шестидесятимильному путешествию в санях, причём моим попечениям вверяли молодую женщину.
Дело происходило в конце января; снег глубиною от шести до восьми футов покрывал землю. В упомянутое утро шёл снег, но сравнительно легкий, и в воздухе было необычно тепло. Когда мы проехали миль двадцать, снег сменился дождём. Лошадь стала вязнуть. Она и шагу не могла ступить без того, чтобы не погрузиться в мокрый снег. Двигаясь крайне медленно, мы ухитрились проехать ещё пять миль. Дорога становилась всё хуже. Лошадь ещё кое-как могла двигаться по тропинке, для пешеходов. Вскоре мы въехали в ложбину, где над нашими головами свешивались выступы скал. Налево была река, которая после недавнего снега и дождя затопила берег и подмывала глубокие снега. Лёд всюду растрескался на многочисленные глыбы и льдины, готовые двинуться в любую минуту.