— Завтра пойдем на собрание?
— Еще бы! И наберем полные карманы камней, и сделаем новые рогатки!
Любо отворил калитку и вошел во двор. Поставил чемодан и велосипед и с волнением оглядел маленький сад с цветущими хризантемами, разукрашенный веселыми белыми и розовыми воронками душистого табака, который здесь называют «граммофончиком.» Кран во дворе, как всегда, протекал и переполнял ведро, поставленное под него. Он нагнулся и жадно напился прямо из-под крана. Есть ли что-нибудь дороже и милее, чем их старый белый домик, чем всё это, знакомое до боли? Здесь он сделал свои первые неуверенные шаги, здесь прошли его первые беззаботные детские годы. Не эти ли воспоминания затуманили сейчас его взгляд? Почему вдруг его глаза наполнились слезами? Нет, он не променяет их белый домик на всех львов Африки, даже один-единственный «граммофончик», взращенный заботливыми руками матери, не отдаст за все сокровища фараонов. Он сунул в нос нежную воронку «граммофончика» (м-м-м-м!), потом пошел на задний двор посмотреть, созрели или нет крупные синие сливы. Он очень гордился этим деревом. Во всем квартале не было такой развесистой сливы, которая приносила бы такие крупные сине-фиолетовые плоды, крупнее, чем кулачок его братишки Петко. А до чего же они сладкие, когда созреют! Правда, редкая слива задерживалась на дереве до полной спелости. Любо и его приятели обрывали сливы еще зелеными. Однажды он поймал Прою, когда тот лез через забор красть сливы. Ну, и стянул с него штаны, выставил на посмешище всему кварталу. Вспомнив об этом, Любо решил, что сегодня или завтра он должен еще раз поколотить Прою. Чтобы проучить раз и навсегда!
И тут он услышал голос Петко:
— Любо!
Он поднял голову: с дерева, широко раскрыв глаза, на него смотрел его младший братишка.
— Смотри-ка! — обрадовался Любо. — Да ты никак сам взобрался на дерево, Петушок?
— Сам! Я уже вылос, — важно проговорил малыш, спустился с дерева и прыгнул прямо в объятия Любо.
— Ох, ты мой малыш…
Любо держал брата на руках, по его щекам текли слезы, и он только повторял:
— Милый Петушок, как ты вырос.
Потом поставил его на землю рядом с собой и искренне удивился:
— Да ты в самом деле вырос, уже мне по грудь!
Петко приподнялся на цыпочки, чтобы казаться еще больше.
— Батко, а мамы нет, — наконец вспомнил он. — Она в участок ушла, понесла папе поесть. Полицаи плишли и заблали его. Много фалаонов! Знаешь, как стлашно было! Один делжал два пистолета, а длугой полез на челдак. Искали какого-то человека. Лазили и под лавки. И твои тетладки выблосили из сумки.
— А ты плакал? — спросил Любо сквозь стиснутые зубы.
— Не… немножко… папаня велел не плакать, и я пелестал. А зато как его укусил!
— Укусил? Кого?
— А полицейского. Он потащил папку на улицу, а я как наблосился и — хап! — за луку. Смотли, какие у меня остлые зубы, как блитва. — И Петко открыл рот.
— Браво, Петко, ты прямо герой! — засмеялся Любо.
Петко выпятил грудь, страшно гордый похвалой брата.
— Ладно, пойдем посмотришь, что я привез.
Конечно, Петко больше всего обрадовался велосипеду.
— Эх, до чего ж холосый велосипед! Это мне?
Старший брат на мгновенье замялся.
— Да… тебе привез… в подарок. Но ты еще маленький, будешь ездить на нем через год.
— Ну нет, я уже большой, — он взобрался на велосипед, ноги его едва касались педалей.
— Ну, что я говорил, а через год как раз по тебе будет. А сейчас я покатаюсь на нем… — Петко насупился, готовый расплакаться, и Любо поспешил добавить: — Велосипед твой, никто его не тронет. Только я на нем поезжу годок, а после и близко не подойду. Ну, как?
— Ладно, только ты белеги его!
— Клянусь, поберегу!
— А что у тебя в чемодане?
— Идем в дом, там посмотришь.
В доме на него пахнуло родным запахом. Он заметил, что в каждом доме живет свой особый запах. У Минчо всегда пахло приправами, у Велосипеда — яблоками, но самый лучший, самый родной запах из всех, что он знает, — запах их дома, их комнат, сундуков, одежды. Как он истосковался по родному дому! Вот кухня с длинным лежаком вдоль стены, на котором они спали вдвоем с Петушком: их ноги соприкасались, и Петушок всегда щекотал пальчиками его ступени…
Но братишка не позволил ему долго разнеживаться, он хотел побыстрее увидеть, что привез Любо. Его черные глазки просто горели от нетерпения.
Он стал искать в карманах ключ от чемодана, и в этот момент хлопнули двери. Вошла мать. Она застыла на пороге, онемев от изумления. Милая мамочка! Она выглядела похудевшей, в ее роскошных густых каштановых волосах появились серебряные нити, которых не было раньше. Сердце мальчика сжалось от боли, как будто кто-то стиснул его рукой. Не по его ли вине появились эти белые пряди? Как же она, наверное, тревожилась после его бегства… Очень виноват перед тобой, мамочка, твой непутевый сын, прости его!