— Его зовут Генри С. Толеранс? Он живет на Эйвон Стрит? Работает официантом в отеле «Бо Неш»?
— Да, но…
— До чего же чертовски мал этот мир! — сквозь зубы проговорил доктор Фелл. — Никогда еще эта обычная фраза не была так к месту. — Сегодня утром я рассказывал моему другу Эллиоту об этом превосходном официанте. Именно от него я впервые и услышал об убийстве вашего дяди. Будьте благодарны Толерансу, мисс Вилс, не забывайте о нем, посылайте ему пять шиллингов на рождество. Он это заслужил.
— О чем, черт возьми, вы говорите?
— О том, что благодаря ему мы будем знать, кто убил вашего дядю, — уже серьезным тоном сказал Фелл. — А, точнее говоря, получим доводы этого.
— Надеюсь, вы не верите в то, что это сделала я?
— Я знаю, что это были не вы.
— И знаете, кто это сделал?
— Знаю, — наклонив голову, ответил доктор.
В течение мгновенья, показавшегося страшно долгим, она неподвижно глядела на него, а потом каким — то неуверенным движением перегнулась через борт автомобиля и взяла с сиденья свою сумочку.
— Вы верите ему? — спросила она внезапно, кивнув головой Боствику и Эллиоту.
— Наша вера, — ответил Боствик, — не имеет к делу никакого отношения. Зато инспектор, — он взглянул на Эллиота, — приехал сюда, заметьте, с целью задать вам несколько вопросов.
— Насчет шприца?
Дрожь пальцев, казалось, овладела теперь всем телом Марджори. Она не отрывала взгляда от замка своей сумочки, нервными движениями то открывая его, то закрывая; голова была опущена так низко, что поля серой фетровой шляпы совсем закрывали лицо.
— Полагаю, что вы обнаружили его, — сказала она, кашлянув. — Я сама нашла его сегодня утром. В двойном дне шкатулки. Я хотела избавиться от него, но ничего не смогла придумать. Как бы я смогла это сделать? Как убрать его в какое — нибудь другое место без страха, что кто — нибудь увидит меня при этом? Моих отпечатков пальцев на нем нет и, вообще, на нем нет никаких отпечатков пальцев, потому что я вытерла его. Но это не я положила его в шкатулку. Не я.
Эллиот вынул из кармана конверт и открыл его так, чтобы она могла видеть содержимое.
Марджори не глядела на Эллиота. Какая — то душевная связь между ними оборвалась, словно ее никогда и не существовало.
— Это тот шприц, мисс Вилс?
— Да, тот. По — моему, тот.
— Он принадлежит вам?
— Нет. Моему дяде Джо. Во всяком случае, он такой же, как те, которыми пользуется дядя, и на нем та же фабричная марка «Картрайт и Ко».
— А нельзя ли, — устало проговорил доктор Фелл, — на минутку забыть об этом шприце? Изгнать его из наших голов? К черту этот шприц! Какая разница, что на нем написано, чей он и как он мог попасть в шкатулку, пока мы не знаем, кто его туда спрятал? Уверяю вас, никакой. Зато, если мисс Вилс верит в то, что я сказал ей пару минут назад, — он пристально посмотрел на нее, — она могла бы рассказать нам о револьвере.
— О револьвере?
— Я имею в виду, — объяснил доктор, — что вы могли бы рассказать, где вы, Хардинг и доктор Чесни были сегодня днем.
— Разве вы не знаете?
— Не знаю, сто чертей! — прорычал, делая страшную мину, доктор Фелл. — Я же могу ошибаться. Все мои выводы основаны на общем впечатлении. Хотя можете назвать меня ослом, но есть и кое — какие вещественные доводы.
Приподняв трость, он показал на белую гвоздику, валявшуюся на гравии, ту самую гвоздику, которую доктор Чесни вынул из своей петлицы. Затем Фелл опустил трость и коснулся ею туфли Марджори. Та инстинктивно отдернула ногу, но одна из белых крупинок, казавшихся издали частичками гравия, уже прилипла к кончику трости.
— Разумеется, вас не осыпали конфетти, — сказал доктор. — Но я помню, что мостовая у дверей мэрии на Кастл Стрит усыпана ими. А сегодня сырой день… Чего ради мне приходится говорить все это? — добавил он сердито.
Марджори утвердительно кивнула.
— Да, — спокойно сказала она. — Сегодня днем мы с Джорджем поженились в мэрии Бристоля.
Никто не ответил ей. В наступившей тишине слышались только отзвуки голосов, доносившихся из дома. Марджори заговорила вновь.
— У нас было специальное разрешение. Мы получили его позавчера. — Ее тон немного изменился. — Мы собирались… мы собирались в течение года хранить все в секрете. — Она заговорила еще громче. — Нораз уж мы очутились среди таких проницательных детективов и раз уж мы — такие бездарные преступники, что все равно не можем ничего скрыть, то так тому и быть.
Боствик глядел на нее с искренним изумлением.
— Но послушайте, — недоверчиво проговорил он. — Господи! Я не верю. Не могу поверить. Верно, я считал, что вы немного с причудами — не будем сейчас спорить на эту тему — но я никогда не думал, что вы способны на такое. Или что доктор вам это позволит. Не понимаю.
— Вы, кажется, не сторонник брака, мистер Боствик?
— Сторонник брака? — повторил Боствик, словно смысл этих слов не доходил до него. — Когда вы решили пожениться?
— Мы еще раньше наметили именно этот день. Решили, что оформим гражданский брак, потому что Джордж терпеть не может всякие церемонии и шум. А тут умер дядя Марк и я чувствовала себя так… так… в общем, как бы то ни было, мы решили, что сегодня утром все равно поженимся. У меня были свои причины. Говорю вам — у меня были свои причины! Она почти кричала.
— Черт возьми! — сказал Боствик. — Чего — то я тут не понимаю. Я же вашу семью знаю уже шестнадцать лет. И честно скажу вам: не ожидал, чтобы доктор уступил вам и согласился на ваш брак, когда мистер Чесни еще даже не похоронен!
Марджори сделала шаг назад.
— Ладно, — сказала она со слезами на глазах, — значит, никто не собирается поздравить меня или хотя бы пожелать счастья?
— Я желаю вам счастья, — сказал Эллиот. — Вы это знаете.
— Миссис Хардинг, — серьезно проговорил доктор Фелл, а Марджори вздрогнула, услышав еще не привычное для себя имя. — Приношу вам свои извинения. Мое отсутствие чувства такта настолько известно, что было бы странно, если бы оно не проявилось и теперь. Я желаю вам счастья. И не только надеюсь — обещаю вам, что вы будете счастливы.
Поведение Марджори вновь резко изменилось.
— Боже, как мы сентиментальны! — с иронией проговорила она. — И этот грубиян — полицейский, — она посмотрела на Боствика, — который внезапно вспомнил, как давно он знает мою семью или, по крайней мере, семью Чесни — как бы ему, тем не менее, хотелось бы надеть мне веревку на шею. Я вышла замуж. Правильно. Я вышла замуж. У меня были на то свои причины. Может быть, вы их не понимаете, но они были.
— Я сказал только… — начал Эллиот.
— Забудьте о том, что вы сказали, — перебила его Марджори. — Все говорили то, что считали нужным сказать. Так что можете продолжать расхаживать вокруг — довольные и надутые, как совы. Или как профессор Инграм. Надо было вам видеть его мину, когда мы приехали к нему и попросили быть свидетелем. Нет, нет, что вы! Словно ему что — то ужасное предложили. Даже притвориться не смог как следует. Впрочем, вас ведь интересует только револьвер, не так ли? Пожалуйста! Это и впрямь была только шутка. Возможно, чувство юмора у дяди Джо не слишком утонченное, но, по крайней мере, он сохраняет его, когда у других оно начинает полностью отказывать. Дядя Джо решил, что это будет отличной шуткой. Притвориться, будто речь идет о, как он выразился, «браке под мушкой пистолета». Идея была в том, чтобы держать револьвер так, чтобы никто, кроме нас, не смог его увидеть, и притвориться, что только так он и может заставить Джорджа сделать меня законной женой.
Боствик прищелкнул языком.
— О! — пробормотал он с облегчением. — Что же вы раньше молчали? Вы хотите сказать…
— Нет, не хочу, — почти нежным тоном перебила его Марджори. — Что вы за мастер портить великолепные драматические эффекты! Я — то собиралась заявить, что вышла замуж, чтобы не быть повешенной за убийство, а вы считаете, что это сделано всего — навсего, чтобы покрыть грех. Просто изумительно! — Насмешка в ее голосе стала еще заметнее. — Нет, инспектор. Несмотря на все те качества, которые вы мне приписываете, я вынуждена буду удивить вас: моя девичья чистота, как вы бы это назвали, все еще осталась нетронутой. Что за жизнь! Во всяком случае, не сильно переживайте. Вы хотели узнать о револьвере и я рассказала асе, что мне известно. Как попал в него патрон, я не знаю — вероятно, по небрежности дяди Джо, но это была чистая случайность и никто не собирался никого убивать.