— Так вот, — заговорил снова Фелл, — какова первая и самая характерная черта отравителя? Вот она: как правило, в своем кругу он пользуется репутацией отличного, веселого человека, настоящего, готового помочь друга. Иногда они сами хвастаются мелкими нарушениями в области строгого соблюдения религиозных обрядов или даже правил хорошего тона, но друзья легко прощают им подобные огрехи — ведь, в конце концов, это такие приятные люди.
Томас Уэйнрайт, отравлявший людей пачками, чтобы получать за них страховки, был одним из самых гостеприимных людей прошлого века. Вильям Пальмер сам не пил, но для него не было большего удовольствия, чем угощать своих друзей. Священник Кларенс Ричсон из Бостона очаровывал паству всюду, где ему приходилось быть. Доктор Эдвард Притчард с большой лысой головой и пышной каштановой бородой был идолом всего Глазго. Вы видите, как все это подходит к человеку, с которого мы хотим сорвать маску?
Майор Кроу кивнул.
— Да, — проговорил Эллиот. Словно чей — то призрак прошел по освещенной огнем камина комнате «Синего Льва».
— С другой стороны, в их характерах как оборотная сторона медали и, может быть, как их неотъемлемая часть имеется такое безразличие к чужой боли, такое ледяное бесстрастие, которое с трудом укладывается в нашем воображении. Нас поражает не столько их безразличие к смерти, сколько безразличие к той боли, к тем страданиям, которые они причинили. Все мы знаем знаменитый ответ Уэйнрайта. «Почему вы отравили мисс Аберкромби?» — «Честное слово, не знаю — разве что у нее были слишком толстые щиколотки».
Разумеется, его слова были хвастовством, но они дают правильное представление о том, как эти люди ценят человеческую жизнь. Уэйнрайту нужны были деньги — само собой, кто — то был обязан умереть из — за этого. Пальмер нуждался в наличных, чтобы играть на скачках — следовательно, его жене, брату и друзьям пришлось получить по дозе стрихнина. Это было чем — то само собой разумеющимся. Каждый из них «вынужден был так поступить». Кларенс Ричсон со слезами на глазах отрицал, что женился на мисс Эдмандс ради ее денег или положения. Но свою бывшую любовницу он отравил цианистым калием, чтобы она не приставала к нему. Сентиментальный доктор Эдвард Притчард мало что материально выиграл, убив жену, которую он больше четырех месяцев отравлял небольшими дозами каломеля, и получил каких — нибудь несколько тысяч, ликвидировав своего тестя. Он, однако, хотел быть свободным. Он «вынужден был так поступить».
Это приводит нас к еще одной характерной черте отравителя: его невероятному тщеславию.
Эта черта есть у всех убийц, но у отравителей она развита особенно сильно. Они гордятся своей сообразительностью, своими способностями, внешностью, манерами. Почти каждый из них считает себя незаурядным актером — и многие действительно ими были: Притчард, открывающий гроб, чтобы в последний раз поцеловать губы своей отравленной жены; Карлайль — Харрис, обсуждающий со священником вопросы связи между наукой и религией по дороге к электрическому стулу; возмущение, разыгранное Пальмером в момент его ареста: нет числа этим театральным сценам, и корень их лежит в тщеславии.
Это тщеславие может и не проявляться внешне. Отравитель может быть кротким человеком с голубыми глазами и лицом ученого, как адвокат Герберт Армстронг, убивший жену и пытавшийся с помощью мышьяка ликвидировать своего конкурента. Тем сильнее это тщеславие прорывается наружу во время допросов или на суде. И ни в чем не проявляется тщеславие мужчины — отравителя сильнее, чем в его власти (или в том, что кажется ему властью) над женщинами.
Все они обладали или верили, что обладали, такой властью. Была она у Армстронга; Уэйнрайт, Пальмер и Притчард пользовались ею, совершая свои преступления. Даже косой Нейл Кри верил, что она у него есть. Она выступает рядом с самодовольством и непрерывным хвастовством, лежащим в основе всего, что они делают. Трудно придумать более гротескное зрелище, чем то, которое представлял во время суда Жан Пьер Ваккер — отравитель из Байфлита, посылавший вокруг обольстительные улыбки, поглаживая свои сальные бакенбарды. Ваккер отравил стрихнином хозяина гостиницы, твердо веря, что донжуанские способности помогут ему завоевать жену жертвы — разумеется, вместе с гостиницей. После оглашения приговора его пришлось тащить волоком, в то время как он кричал: «Je demande Justice» и, весьма вероятно, и впрямь считал, что с ним поступили несправедливо.
По сути дела, мы видим, что все эти отличные парни убивали ради денег.
Не спорю, Крим был исключением, но он был психически болен и его безумные претензии нельзя принимать слишком всерьез. Однако в основе преступлений всех остальных лежала жажда денег, жажда добиться более удобного места в жизни. Даже когда кто — то из них убивал свою жену или любовницу, он делал это потому, что та стала препятствием для его таланта, служила помехой к тому, чтобы найти другую, более богатую. Если бы не она, он мог бы жить припеваючи, мог бы стать выдающейся личностью. Каждый из них считает себя центром вселенной, перед которым весь мир в долгу. А потому любой, ставший для него препятствием, — жена, любовница, тетка, сосед, просто какой — нибудь Джон Смит — должны умереть. Это изъян в их мозгу, и вы согласитесь, что такой же изъян мы наблюдаем в мозгу убийцы из Содбери Кросс.
Майор Кроу, задумчиво глядевший в огонь, кивнул и проговорил, обращаясь к Эллиоту:
— Это верно. Вы это доказали.
— Да, сэр. Полагаю, что так.
— Все, что ни делал этот мерзавец, только увеличивает мое желание увидеть его на виселице, — сказал майор. — Даже сама причина, по которой он потерпел поражение, если я правильно ее понял. Вся его затея провалилась потому, что…
— Она провалилась потому, что он хотел опровергнуть всю историю криминалистики, — закончил доктор Фелл. — А это, поверьте мне, не удавалось еще никому.
— Одну минутку! — воскликнул Боствик. — Тут я что — то вас не понимаю.
— Если, у вас когда — нибудь возникнет искушение совершить убийство с помощью яда, — невероятно серьезно проговорил Фелл, — запомните следующее: из всех форм убийства труднее всего безнаказанно отравить человека.
Майор Кроу удивленно посмотрел на доктора и запротестовал:
— Послушайте, вы хотели сказать «легче всего», не так ли? Вы сами знаете, что я — человек, не слишком склонный к фантазиям. Однако по временам я спрашиваю себя… ладно, так уж и быть, сознаюсь — о чем! Каждый день вокруг нас умирают люди — предполагается, что естественной смертью, свидетельство врача и все такое прочее… но кто знает, причиной скольких из этих смертей является преступление? Мы этого не знаем.
— Ох! — воскликнул доктор Фелл и глубоко вздохнул.
— Что означает ваше «ох»?
— Означает, что я не один раз слышал уже об этом, — ответил доктор. — Быть может, вы правы. Мы этого не знаем. Я хочу лишь подчеркнуть: мы этого не знаем. А в результате логика вашего рассуждения становится настолько странной, что голова кругом идет. Предположим, в вашем графстве за год умирает сто человек. Вы туманно подозреваете, что некоторые из них могли быть отравлены. И только потому, что у вас возникло такое подозрение, вы утверждаете, что отравлять людей — дело легкое. То, что вы говорите, не исключено; быть может, кладбища отсюда и до Огненной Земли полны трупов, взывающих об отмщении, но, черт побери, нужны какие — то доводы, прежде чем утверждать, что это правда!
— Ладно, а какие же доводы говорят в пользу вашего утверждения?
— Если проанализировать, — очень мягко проговорил Фелл, — те единственные случаи, которые мы можем использовать для доказательства — я имею в виду случай, когда в трупе были обнаружены следы яда — легко видеть, что совершить отравление безнаказанно чрезвычайно трудно — почти всегда убийцу удавалось обнаружить.
Я хочу сказать, что убийца тут по самой своей природе обречен с самого начала. Он не может, просто не в состоянии остановиться. Успешно отравив один раз, он продолжает отравлять без устали вплоть до рокового конца. Вспомните список, который я вам приводил. Он говорит сам за себя. Вы или я можем застрелить, заколоть кинжалом или задушить человека, но никто из нас не играется непрерывно с блестящим револьвером, сверкающим новеньким кинжалом или дубиной. А это ведь именно то, что делает отравитель.