– Пусти!
– Поворачивай. У меня… в городе… баба осталась. Я у ней ночевать хочу. Поворачивай.
– Я тебе сейчас как повернусь, – сказал Гошка. – Сиди смирно.
Тюлькин отодвинулся, посмотрел на Гошку и вдруг захохотал:
– Опять по… по морде дашь, опять! Ой, не могу! – стонал Тюлькин. – Как ты меня тогда двинул. Ой, смешно-то! Слушай, – сказал он, перестав смеяться, – а этот-то, он хитрый. На сотню меня надул.
– Кто надул? На какую сотню?
– А ничего… ничего… – Тюлькин помолчал. – Слышишь, Гошка, а баба-то твоя, Санька, спуталась с этим… с Вадимом.
– Что-о? – Гошка затормозил. – Ты что, пешком хочешь идти?
Тюлькин испуганно отодвинулся в угол.
– Да я чего… Я ничего, – забормотал он как сквозь сон. – Вся деревня знает. Кого хочешь спроси…
– Заткнись!
Высадив Тюлькина возле его калитки, Гошка поехал домой и по дороге вспомнил бессвязные слова Тюлькина о каких-то деньгах. Какие деньги? И вдруг понял: картошка, которую они отвезли в город, не для детского сада, Тюлькин продал эту картошку. Гошка резко развернул машину и остановил ее возле низкого заборчика. За заборчиком светилось окно. За окном сидел Анатолий.
Гошка постучал.
– Гошка?! Ты чего? – Анатолий открыл окно.
– Давай сюда.
– Сейчас обуюсь.
Он вышел в сапогах и в нижнем белье.
Потом они долго разговаривали в кабине. Гошка рассказал ему о Тюлькине и картошке. Анатолий посоветовал Гошке завтра же пойти к председателю.
– А то мало ли чего! Втянет тебя Тюлькин в какую-нибудь историю. – Анатолий открыл дверцу.
– Подожди. Понимаешь… Мне Тюлькин про Саньку что-то наговорил. Врет, конечно. Но все-таки…
Анатолий ответил не сразу:
– Знаешь, Гошка… Я тебе не хотел говорить… Не врет Тюлькин. Санька уезжает.
– Уезжает? Куда?
– В Москву за песнями.
28
А дело было так.
О своем разговоре с Вадимом Санька рассказала Лизке. Голова Лизки была занята мыслями о предстоящем замужестве, и Лизка, не разобравшись толком, решила: Санька уезжает с Вадимом учиться на артистку. Об этой новости Лизка рассказала Полине Тюлькиной, та передала это Пелагее Бородавке, Пелагея – Яковлевне, а той только скажи!
Яковлевна стояла у колодца и, размахивая пустым ведром, говорила:
– Пишла я утречком корову выгонять. Ще остановылась, думаю: чи Иван до Каражар погонэ стадо, чи до Кайнарив. Дывлюсь: Санька со стэпу идэ, а за нэю Вадим…
Бабы, окружив Яковлевну, молча вздыхали и осуждающе покачивали закутанными в платки головами: нехорошо.
Через два дня все в Поповке знали, что Санька с Вадимом уезжает в Москву.
Сама Санька узнала об этом позже всех.
Так вот почему Гошка не здоровается с ней! Вот почему, когда она пытается заговорить с ним, он молча проходит мимо!
Что же делать? Посоветоваться с Лизкой? Но что может посоветовать Лизка? «Я ему докажу», – подумала Санька и направилась к дому Яковлевны. Что она ему докажет и как докажет – Санька пока не знала.
29
Гошка стоял на улице возле калитки и курил. Капля упала на кончик сигареты и потушила ее. Пошел дождь.
Гошка вернулся в хату, одетый упал на кровать и, не снимая сапог, положил ноги на табуретку. Яковлевна, вытаскивая из печки казанок с борщом, посмотрела на Гошку неодобрительно и что-то проворчала себе под нос.
– Яковлевна, – попросил Гошка, – сбегай к продавщице, принеси пол-литра.
– Пол-литра? – удивилась Яковлевна и поставила казанок обратно в печку. Она долго думала, что бы это значило, потом сказала нерешительно: – Так вона ж тэпэр дома нэ продае. Як ото рэвизия була… Ще прыизжаи такий товстючий мужчина…
– Яковлевна, сходи. А я тебе завтра сено перевезу.
– Зараз, – тут же согласилась Яковлевна. Закутавшись в платок, она вышла из хаты.
До дому продавщицы было ходу не больше пяти минут. Пять туда, пять назад, пять на разговоры. Прошло пятнадцать минут – Яковлевны не было.
В дверь постучали. Гошка не пошевелился. Дверь заскрипела, и через зеркало он увидел, что в комнату просунулась голова Саньки, покрытая мокрой газетой.
– Можно?
Гошка вытащил из кармана сигарету и спички. Закурил.
– Гоша, мне надо с тобой поговорить.
– Поговорить? – Он стряхнул пепел. – Поговорить можно. Сейчас как раз такое время: дождь, делать нечего.
– Гошка, я знаю, что обо мне рассказывают…
В это время вошла Яковлевна. Покосившись на Саньку, она поставила бутылку на стол и положила сдачу – рубль с мелочью.
– Вот видишь, Яковлевна, я же знал, что у меня будут гости. – Гошка встал, подошел к буфету. – Так что про тебя рассказывают?
Санька посмотрела на Яковлевну и промолчала. Яковлевна дипломатично удалилась, однако не очень далеко, чтобы не пропустить чего-нибудь в этом любопытном разговоре.
Гошка достал два стакана, тарелку с солеными огурцами, кусок хлеба.
– Садись, пить будем.
Санька стояла.
– Ах да, ты не пьешь. Ну тогда я пить буду.
Он поднес стакан ко рту. Запах водки ударил в нос. Гошка поморщился и хотел поставить стакан, но Санька стояла рядом. Гошка задержал дыхание и выпил всю водку залпом.
– Значит, поговорить? Это интересно. Правда, поздновато уже. Спать чего-то хочется, – Гошка потянулся. – Может, в другой раз, а? Или лучше так: ты мне напишешь письмо, я тебе отвечу, будем переписываться.
– Значит, ты не хочешь со мной говорить? – Глаза Саньки были полны слез. Она рванулась к дверям, но тут же остановилась. – Я ухожу, – тихо сказала она.
Гошка, не оборачиваясь, ткнул вилкой в огурец.
– Я ухожу, – нерешительно повторила Санька.
– Ах да… Тебя проводить? Желаю удачи. Заходи как-нибудь еще.
Выскочив из комнаты, Санька изо всей силы хлопнула дверью. Гошка долго смотрел на дверь, потом подошел к кровати и, уткнувшись в подушку, заплакал тихо и беспомощно, как плачут больные дети.
Яковлевна, изумленная, постояла в дверях, потом на цыпочках подошла к столу и унесла недопитую водку в буфет.
На другой день Санька не вышла на работу. Не дождавшись ее, Лизка решила зайти к ней домой, узнать, в чем дело. Посреди комнаты на табуретке стоял раскрытый чемодан. Санька укладывала вещи.
– Ты чего это? – спросила Лизка.
– Что?
– Ну вот это. – Лизка показала глазами на чемодан. – Уезжаешь, что ли?
– Уезжаю, – хмуро сказала Санька.
– Значит, едешь? – Лизка вздохнула. – С Вадимом, значит?
– А хоть бы и так, – не оборачиваясь, сказала Санька. – Тебе-то что?
30
Нa общем собрании Тюлькин признался, что продал машину картошки спекулянту из города. Но, сказал Тюлькин, это было с ним в первый раз и он возместит колхозу стоимость проданной картошки. Ему поверили и решили дело в суд не передавать. На собрании решено было в ближайшие дни провести на складе ревизию.
Когда комиссия, выделенная для этой цели, подошла к складу, оказалось, что на дверях нет пломбы. Очевидно, сорвал кто-то ночью во время дежурства дяди Леши. Тюлькин принимать склад отказался. Дядя Леша переминался с ноги на ногу и, время от времени поправляя висевшее за спиной ружье, растерянно хлопал покрасневшими веками.
Часа через два приехали в Поповку два милиционеpa с собакой. Синяя с красной полосой машина стояла возле правления. Пожилой старшина-казах разговаривал с председателем. Молоденький, с черными усиками сержант держал овчарку на поводке и охотно рассказывал:
– Ведь это собака ученая. Полтора года на курсах была. Кого хошь поймает.
– А мясо ей дать – будет есть? – спросил Аркаша Марочкин.
– Что ты! – Милиционер снисходительно посмотрел на Аркашу. – Да ведь она ученая. У ей и медаль по этому делу есть.
– А если конфету? – спросил Анатолий. – Будет?
– Нипочем не будет. Тоже сказал – конфе-ету.
Видно, сержант не терпел невежества.
Анатолий вынул из кармана шоколадку и, сняв обертку, бросил конфету собаке. Собака, лязгнув зубами, поймала ее на лету.
– Цыц! – крикнул милиционер, но было уже поздно. Собака благодарными глазами смотрела на Анатолия.