— Вот ты мне рассказывал, что Микола изучил жизнь пернатых…
— Нет, не изучил ещё. Я только кое-что узнал из их жизни.
— Это уже хорошо. А разве не интересно кое-что узнать о жизни рыб? С древнейших времён рыбаки изучают повадки рыб. Есть, например, такой старинный способ ловли кефали. Ночью натягивают по воде длинную дорожку из рогожи. Рыбаки начинают на шлюпках шуметь. Рыба пугается, выскакивает из воды и падает на рогожу. Знай только собирай… А жители Океании ловят черепах с помощью рыбы-прилипалы. К такой рыбе привязывают длинный, крепкий шнур и опускают её на дно. Там она обязательно разыщет черепаху и к ней прилипнет. Рыболову остаётся только вытянуть её вместе с черепахой… А среди черепах есть настоящие гиганты длиной до двух с половиной метров и весом полтонны. Есть такая наука — ихтиология. Учёные-ихтиологи изучают, какие породы рыб живут в океанах, в морях, реках, озёрах, чем они питаются.
Рыбу надо не только ловить, надо заботиться и о размножении её. Лет двадцать назад пересадили кефаль из Чёрного моря в Каспийское. И кефаль там прижилась великолепно. А почему? Да потому, что ихтиологи сначала изучили, чем кефаль питается и есть ли для неё подходящая пища в Каспийском море. А некоторые люди живут верхоглядами, проходят мимо всего, ничто не застревает в их головах…
После такого разговора я стал к рыбной ловле относиться совсем по-другому. Потом дедушка говорил, что у меня к этому занятию появилось отношение не только как к приятному препровождению времени, но и как к познавательному процессу.
И действительно, я стал очень наблюдательным и всё запоминал. А тут ещё дедушка посоветовал мне научиться обобщать мои наблюдения, делать из них выводы. Вот, например, попался мне окунь, я запоминал, на какую наживку он взят и на какую удочку, на донку или на поплавочную, в какой воде — в тихой, умеренной или же на быстрине. Попался второй, я делал то же самое. А после того, когда было поймано несколько окуней, я уже мог судить о вкусах этой рыбы, о её повадках, о её характере.
И представьте себе — это занятие оказалось очень интересным.
Миколу оно тоже увлекло. Теперь у нас появилось ещё одно интересное занятие. Ловили рыбу не просто так, а со смыслом. Изучили, что плотва водится у обрывистых берегов, где ровное течение. Берёт лучше всего на муху и на муравьиные яйца, хуже на червя. Очень трусливая рыба, и поэтому надо сидеть смирно и не разговаривать.
Узнали кое-что и о язях. Эта рыба любит плёсы со спокойным течением и тихие заводи. Ловить её надо на поплавочную удочку. И больше всего любит кузнечиков.
Но вот однажды я вытащил блеснувшую, как серебро, рыбку граммов на триста, с толстой головой и широким плоским носом. Дедушка сразу определил, что это голавль. Очень вкусная рыба.
Обрадованный удачей, я стал на прежнее место, под крутым берегом с нависшим над водой осокорем, и продолжал старательно удить. Рядом устроился Микола, ему тоже хотелось поймать такую рыбку.
И десяти минут не прошло, как у меня клюнуло. Дёрнул и вытащил второго голавля, потом третьего.
Я ликовал, а Микола только сдержанно улыбался. Его большие, всегда мечтательные карие глаза как-то погрустнели. Я видел, как он изо всех сил старается поймать такую рыбу, но у него ничего не получалось.
За этот вечер он вообще ничего не поймал, так и погнал своих коров с пустыми руками, А я, пьяный от успеха, не знал, что делать: прыгал, кувыркался и даже забыл проводить Миколу, как это делал обычно. А за ужином мне вдруг стало страшно тоскливо. Я молча жевал жирную рыбу и совсем не был так болтлив, как раньше.
Должен сказать, что дедушка прежде, когда я сильно разойдусь, часто меня останавливал, говорил, что языком надо тоже руководить, а иногда полезно его прикусывать.
Но на этот раз мне не надо было прикусывать язык, он у меня сам не двигался.
— Сегодня я убедился, что ты, оказывается, у нас плохой человек! — вдруг сказал дедушка.
— Я?
— Да, ты!
— Нельзя же делать выводы без должного основания! — воскликнул я с возмущением, вспомнив любимое дедушкино изречение.
— У твоего друга плохо ловилась рыба, — начал дедушка, как будто и не слыша моих слов. А раньше он всегда улыбался, когда я начинал говорить, подражая ему,
— Микола ничего не поймал, а при чём тут я?
— Спокойно! — Дедушка поднял руку. — У мальчика удочка была самодельная, короткая, леса нитяная, грубая, а голавль — рыба осторожная, ты это заметил…
— А при чём тут я?
— Спокойно! Ты решительно доказывал, что ты счастливчик! Ты торжествовал. Я наблюдал за тобой, и мне было стыдно за твой эгоизм. Мне было стыдно, что у меня такой внучок. — Дедушка помолчал, а потом снова начал меня отчитывать: — Почему ты Миколе не дал другую удочку, у тебя же их три? Всё время я ждал, что ты это сделаешь, Виталий. — Дедушка низко опустил седую голову.
— Но я не догадался…
— Успех вскружил тебе голову, и ты забыл о товарище. Это ужасно!
Я вскочил из-за стола, побежал к палатке, у которой стояли все наши удочки, выбрал одну и вернулся с ней к дедушке.
— Завтра подарю её Миколе, я на неё всё равно не ловлю.
Дедушка и бабушка Наташа переглянулись.
— Теперь я о тебе ещё более плохого мнения, — сказал дедушка.
Тут уж я совсем растерялся.
— На тебе боже, что нам негоже! Так получается? — Дедушкино лицо было такое грустное, такое грустное — казалось, что он вот-вот возьмёт и заплачет. — Меня всегда возмущает высокомерие, мелкая скаредность в людях, — добавил он строго и ушёл из-за стола.
Я немножко ещё посидел, а потом пошёл к палатке и выбрал самую-самую лучшую удочку, чтобы завтра подарить её Миколе. Но Микола не пригнал к нам своих коров. Я ждал его целый день, даже аппетит потерял. За обедом хлебнул две ложки ухи, а ужинать совсем отказался. В моей голове были только мысли о Миколе. Он ушёл вчера, не сказав ни слова. Он гордый и сильный, а высказать свою обиду — это ведь значит проявить свою слабость.
В этот вечер я не пошёл сразу спать, как обычно, а лёг на сено и стал смотреть в тёмное небо. Мне слышалась из глубины его какая-то грустная песня. Эта песня мне была так понятна. Я слушал, слушал и вдруг догадался, что это ноет моя душа.
Ночь спал беспокойно, а утром проснулся рано, до восхода. Но дедушка уже рыбачил. Мне же рыбачить совсем не хотелось. Я пошёл к модели, но и она меня почему-то перестала интересовать.
— Я советую тебе сходить на ферму, — сказал дед, видя, как я томлюсь.
Окрылённый надеждой, я взял Орлана, и мы помчались. Через час уже были там. Но все загоны оказались пустыми, и кругом ни единой души. Мы бродили, бродили, ничего не понимая. Потом увидели на дороге тётеньку в белом платке и побежали к ней.
Она нам рассказала ужасную вещь.
Обратно я шёл как больной, меня шатало. Орлан тоже стал грустный и совсем не бегал, держался у моей ноги.
— Ну что? — встретил меня дедушка вопросом.
— Всех коров ещё вчера переправили на пароме на другой остров, на свежую траву, — с трудом выговорил я и разрыдался. — Я навсегда потерял друга! — говорил я, глотая слёзы, и дрожал всем те-лом.
Дедушка положил мне на голову руку и сочувственно сказал:
— Я понимаю тебя, Виталий, друзей терять очень тяжело. Попробуй написать ему письмо.
Я так и сделал. Написал письмо, взял самую хорошую удочку и отнёс на ферму. Придёт же он когда-нибудь туда.
16
Ночью на катере приехал какой-то рыбак с сыном. Они всю ночь устраивались. Орлан, которого нам пришлось привязать к дереву, всё время лаял, рыбак ругался, и мы не спали.
Утром мы вышли рыбачить поздно и не поймали ни единой рыбёшки. Дедушка объяснил это тем, что новый рыбак, подыскивая себе место ловли, бродил по берегу, забрасывал в разных местах снасти и разогнал всю рыбу с нашей привады.