- Так называемая великая тайна загадочной русской души, – произнёс он с наигранным благоговением, – заключена в следующих факторах: широта территорий, разнообразие климата и так далее. Философ Бердяев остроумно заметил, что русскому человеку свойственна безграничная бытовая свобода. Неоглядная ширь русской равнины с ее безбрежной тоской мало совмещается с так называемыми удобствами жизни. Зато эти удобства легко совмещаются, например, с голландскими аккуратными дамбами или швейцарским прудиком с лебедями. Но ведь Швейцария, не в обиду будь швейцарцам сказано, в сравнении с Россией-океаном – всего лишь лужа…
Смех членов ЦК раскатывался по всему залу, набирая диапазон. Выражение голоса Льва было очень забавно-буржуйским, а то, как он подкатил глаза, не могло не вызывать улыбки.
- …так вот, особенность русской души заключается в характере восприятия действительности и определяется зарядом территории в соответствии с планетарной функцией, и описанными выше мандалами Мира…
- В халяве, – вдруг перебил торжественную речь Коба фамильярной вставкой. Троцкий замолчал, смех мгновенно прекратился.
- В чём, в чём? – переспросил Лев, сощурив глаза.
- Особенность русской души заключается в любви к халяве, – повторил Коба, дожёвывая пищу. – Это главная её особенность и слабость, благодаря которой русский народ можно покорить. ” Бесплатный сыр” сплочает, устрашает и дарит уважение. Вот и всё...
- Лев зато как распинался! – Сквозь хохот проговорил Бухарин.
- А Коба-то верно сказал. И слово-то, какое подобрал, хе, я такое и не слышал даже, – Луначарский не поленился вынуть из кармана блокнот с карандашом и аккуратно вывести на странице большими буквами слово « халява ».
- Зато товарищ Троцкий знает, правда, Лев Давидыч? – с наглой улыбкой спросил Коба. Троцкий побагровел и бросил на грузина испепеляющий взгляд, но довольно быстро отошёл, подумав про себя, что спорить с таким большевиком, как Сталин – глупо и не достойно. – Чайку не подлить?
- А подлей!
За шумом во время завтрака, большевики не сразу заметили, что в зал вошёл высокий человек в длинной до пола шинели и в фуражке, надвинутой прямо на изумрудно-зелёные глаза. Члены ЦК также сидели в верхней одежде, потому что с отоплением в Кремле возникли проблемы – Политбюро не голодало, но мёрзло.
- Товарищ Дзержинский, куда же вы так торопитесь ни свет ни заря? – воскликнул Рыков. Политбюро тут же умолкло. Феликс Эдмундович с презрением окинул стол, где велось пиршество, и с явным неудовольствием подошёл ближе, обхватывая руками спинку стула, на котором сидел Коба.
- Работа в ВЧК не ждёт, – ответил он. – Не всех заключённых перевели сюда из Петрограда.
- На хоть яблочко покушай, – Коба протянул Дзержинскому зелёное яблоко, которое тот все же принял.
- Благодарю, Иосиф. Владимир Ильич уже кончил трапезу?
- Нет. Он занимается вопросом по Каменеву, – ответил Свердлов. Дзержинский посмотрел на него, затем на Троцкого, вид которого при упоминании Ленина и Каменева стал угнетённым.
- Каменева арестовали, – пояснил Лев, пожав плечами.
- Я знаю. А какова ситуация на фронтах? На Петроград продолжают наступать?
- Интервенты баррикадируют всю западную территорию.
- И вы так спокойно говорите об этом? – Феликс Эдмундович нахмурился: зелёные глаза яростно сверкнули.
- По-вашему, я должен поддаваться панике? – повысил голос Троцкий. – Армия реорганизовывается, и вообще: из-за стычек с белой армией силы на бой с интервентами иссякают.
- Вас избирали на пост наркомвоенмора для полной победы пролетариата и красной армии.
- Вас избрали на пост председателя ЧК по тем же самым причинам. Интервенты и контрреволюция – цели именно Чрезвычайной комиссии, а у армии немного другие заботы, знаете ли – Гражданская война!..
- Я пусть как нарком национальностей лезу не в свои дела, – перебил распри Коба, – но на данный момент армия без ВЧК – ничто, и ВЧК без армии – ничто. Что же вам стоит объединить свои силы, товарищи, если хотите победы пролетариата?
- Белые лезут и грызутся, подобно вшивым овчаркам, где уж тебе, Коба, знать, как с ними бороться?! – возразил Троцкий. – Твои бесконечные наивные проповеди о единстве, мире и согласии сведут с ума не только меня, но и кого-нибудь ещё, клянусь Алиэстром Кроули.
- Божиться Кроули всё равно, что совершать христианский молебен Люциферу, – неодобрительно сказал Луначарский.
- Бессмысленно? – улыбнулся атеист-Бухарин. Свердлов, словно услышав до боли близкое слово, поднял голову и вперился в глаза Николая совершенно страшным, чёрным взглядом.
- Опасно. – С этими словами он встал из-за стола и быстрым шагом пошёл прочь из зала, но в дверях он чуть было не столкнулся с юной девушкой восемнадцати лет, которая входила с другой стороны. – Здравствуйте, Надежда Сергеевна, – вежливо кивнул он ей.
Надя Аллилуева работала в Наркомате по делам национальностей, была секретарём Ленина, сотрудничала в редакции журнала «Революция и культура» и в газете «Правда». Теперь, когда началась Гражданская война, Ильич не мог обойтись без секретарей, а Надя была умна и расторопна, что и позволило ей стать личным Ильинским секретарём.
С приходом Наденьки всё политбюро радостно оживилось, у каждого засияли глаза и даже “Железный” Феликс мило улыбнулся: Надя была не только преданна партийной работе – она была прелестной и очень симпатичной девушкой, смугленькая и мягкая, с тёмными глазами и волосами, убранных в косу, с розовыми, детски-пухлявыми губками и нежными ручками. На ней было опрятное платье; красная, партийная косынка легко лежала на её круглых плечах.
Она несла большой стакан чая и поставила его перед Кобой, вся смутилась; горячая кровь разлилась алой волной под тонкой кожицей её миловидного лица. Она опустила глаза и остановилась у стола, слегка опираясь на самые кончики пальцев. Казалось, что ей было совестно, что она пришла, и в то же время она будто чувствовала, что имела право войти.
- Доброе утро, Надя, – произнёс Луначарский. – Есть вещи, какие скрашивают дни и всю жизнь, а Наденька скрасила сегодня нам завтрак. Теперь понимаю, кому мог посвятить эти строки Пушкин: “Я помню чудное мгновенье...”
Румянец на лице Наденьки вспыхнул с ещё большей силой: ей было очень лестно слышать такие комплименты от самих членов ЦК.
- Спасибо, Анатолий Васильевич, – произнесла она, улыбнувшись. – Приятного аппетита вам, товарищи.
Троцкий, которому всё было равнодушно, великолепно знавший психологию, а также читавший некоторые мысли, ненароком заметил, как Коба изменился в лице: взгляд как бы прояснился и даже заблестел, а резкая ухмылка тут же исчезла с его губ. Наркомвоенмор торжествовал, уличив, наконец, слабое место грузина. Коба действительно не спускал с Наденьки глаз, молчал, но наблюдал за ней; он ощутил на сердце некую тревогу, когда Троцкий пригласил девушку сесть рядом и любезно начал разговаривать с ней. Ревность подступила к самому горлу большевика, брови нахмурились, и Коба в злости и гневе затрясся, как извергающийся вулкан. Этого он Льву снести не мог, но ничего сделать – тоже. Ведь иначе торжество Троцкого скрепиться с моральной победой над соперником.
- ...Марксе лево, как же Володе повезло, что у него работают такие кадры, – сладким, словно мёд, голосом проговорил Троцкий, расплывшись в обворожительной улыбке. – Куда же он смотрит, на какую там Арманд... Не понимаю я его.
Коба с яростью лицезрел, как гордый, высокомерной, недоступный даже для мечтаний Коллонтай, наркомвоенмор кокетничает с Наденькой и понял, что выдал себя и свои чувства. Надя не понимала многих тонкостей в отношениях между наркомами, а потому считала все комплименты Троцкого абсолютно искренними, ничего под собой не имеющими. Наркомнац в конце-концов не выдержал и вспыхнул.
- Лев, а Наталья разве сегодня не спустится к нам? – спросил он, перебивая очередные лести. – Помниться, она желала познакомиться со всеми нами.