- “Умница”, значит? Признают? И много подобных статей? – спросила она, медленно поднимая глаза.
- Не слишком, относительно новости о летящей на нас комете, – усмехнулся Сергей. – Ещё Матрона предсказывала, что в 2017 настанет конец света.
- Ну да, что уж там, что на носу государственный переворот... – Дементьева перелистнула страницу, и от увиденного следующего глаза её расширились в бесконечном застывшем испуге.
- Что? – взволнованно спросил юрист, наблюдая за изменениями в лице девушки.
- Вводят УЭК, – слабо произнесла она, отстранив от себя печатное издание.
- Да, но как эксперимент. В августе.
- Нет! – уверенно воскликнула заключённая с гневом. – У них нет никаких экспериментов априори! Неужели вы этого не поняли до сих пор, Серго? В вас вживят чип и вы до скончания своей жизни останетесь под контролем. Каждый ваш шаг...
- Не стоит за меня беспокоиться. Побеспокойся о себе: если нас ждёт тоталитарный режим, то тебя не оставят в живых, если не скажешь, что не имеет отношения к восстаниям.
- Сергей, – Виктория тяжело вздохнула и опустила голову, будучи не в силах смотреть ему в глаза, – даже если истина откроется, даже если они всё узнают, я не могу подтвердить эту правду. Им нужен манекен, на которого можно списать все преступления, ибо истинный организатор митинга слёг на дно. Поэтому для уничтожения и выполнения плана остаюсь я. Однако пока они верят тому, что я имею политический авторитет и связи, особенно нелегальные, и никто потому не посмеет убить меня.
Орлов, внимательно выслушав заключённую, удручённо покачал головой в знак недоверия в успех.
- Это же не дело Усамы Бена Ладена, – ответил он. – Такой воздушный замок в одночасье может рухнуть. Мне жаль...
- Не хороните меня раньше времени! – возразила Тори, повысив голос. – Послушайте, со дня на день власти проведут амнистию политзаключённых.
- Откуда такие знания?!
- Я знаю, поверьте мне, – умоляюще просила она. – Так складываются обстоятельства.
- Чушь!
- Мне о том сообщили, – шёпотом произнесла Виктория, сжав своей ледяной ладонью руку Орлова. – Прошу, езжайте в штаб, передайте Заславскому, что действия радикального характера необходимо начать! Если введут УЭК, наша страна обречена...
Орлов хотел было вспылить и заявить, что не подписывался на роль связного, однако быстро распрощался с той мыслью и ответил утвердительно.
- А что будет, если амнистию не проведут? – вдруг спросил он, на переносице от дугообразных бровей появилась морщина . – Ты думаешь о своем будущем?
Виктория посмотрела на Сергея с неопределённостью: в её глазах также, как и у него трепетал усталый, но огонь. Огонь, которого уже никогда не будет в тех льдистых глазах.
- Я в себе уверена, и в будущем тоже, – кратко ответила она, – но если что-то вдруг пойдёт не так, то меня по новому законопроекту либо – да – убьют, либо...
Она не договорила. Оттого, что ей было стыдно рассказывать о своей болезни человеку, с которым она учится на одном факультете.
- Либо?..- Орлов-старший сощурил изумрудные глаза.
- Нет! – отрезала Виктория, отдёрнув ладонь от руки Сергея, словно он ударил её током. – Выбора нет. И вас это не должно волновать. Вы должны будете идти дальше. Вперёд к Октябрю.
- Это ирония?! Я не радикал, насилие мне чуждо!
- Однако вы верите в революцию! – воскликнула она, и голос её с каждым словом вытягивался словно струна. – И верите, что иного пути нет. Иначе зачем вы здесь?
- Не с целью убивать...
- Но с целью изменить!
Серж замолчал, не зная, как возразить, ибо девушка придиралась и находила контраргументы ко всем его словам. Виктория, понимая, что молчание их ни к чему положительному не приведёт, решила добавить, чтобы не ставить Орлова в неловкое положение.
- Я не желаю смерти невиновных. Я не желаю смерти Миши. Не желаю вашей гибели. Однако желаю гибели тех, кто это заслужил. Есть ли право убивать?.. Да, уверена, есть. Мы все провинились. И каждый смерть получит в наказание. И приговор озвучат в своё время. И если такова судьба, то я не отрекусь от своих слов. Мы ушли совершенно на иную тему: расскажите же, прошу, что стало с Мишей, с партией? Какова в целом обстановка в стране на ваш взгляд? Я не желаю читать эти филькины грамоты!
Орлов рассказал заключённой, что отдал Михаилу и Анне ключи от её квартиры и теперь они живут там. Орлов-младший за это долгое время наконец встретился с матерью и познакомил межрайонку с товарищами по партии. В самой организации дела шли довольно нестабильно: их рейтинг в связи с тем, что федеральная преступница состоит в ней, значительно возрос, а наличие при Заславском пророка Заика, который обустроился в подвале, где некогда проживал Миша, повысил популярность партии. За два месяца в СДСПР вступило более полутора тысяч человек, но так как эта партия была нелегитимной, участились гонения, жертвы и обыски. На улицах столицы беспорядки приобретали стихийно-массовый характер. Митингующие с требованием освободить всех политзаключённых подписывали петиции за имя президента, который планирует мобилизировать армию. Виктория была настороженна, но вполне довольна ситуацией.
- И вот ещё что! – девушка достала из-под блузы несколько тетрадных листов и передала их Сергею. – Распечатайте и передайте это Заславскому! Не спрашивайте что это: прочитаете – сами поймёте, только прошу – не забудьте, он знает, что с этим сделать.
- В таком случае я ухожу-с! – громко сказал Сергей, привлекая внимание охраны. – И, надеюсь снова увидеть уже на свободе.
Орлов кивнул в знак прощания и пока комендант открывал двери, он быстро спрятал тетрадь во внутренний карман своего пиджака. Виктория хитро улыбнулась, понимая, что лучшего связного партии найти бы не удалось.
В очередной раз перед глазами Виктории мелькнул номер “169”. Теперь, когда ей вернули очки, она могла разглядеть интерьер и окружение стен. Люминесцентные лампы не так сильно отсвечивали, кабинет был меньше, чем показалось заключённой на первой взгляд. Та, кому была дана кличка “Умница”, села за стол, любопытно озираясь по сторонам, и пока её освобождали от наручников её взгляд приковал портрет, который висел на противоположной стене.
Это была репродукция старой фотографии – единственная, которая висела в кабинете. В прошлые разы Виктория не замечала её, так как ей приходилось сидеть на другом месте и отсутствие очков не давало ей рассмотреть портрет. Теперь она видела изображение детально: изображение мужчины сорока лет – впалые щеки выдавали болезненность этого человека, само лицо было заостренным, неестественно бледным, черты которого были тонки и благородны. Карающий взгляд зеленоватых, сощуренных и пронзительных глаз с холодной неистовостью и непростительностью свысока смотрел на заключённую, подавляя морально, как явного врага закона. Эти глаза арестантка не могла перепутать ни с чем иным.
- Почему этот портрет висит на стене вашего кабинета? – вдруг спросила она, разглядывая изображение первого чекиста.
Старцев удивлённо поднял брови и обернулся. Поняв, о чём говорит заключённая, следователь взглянул на потрет так, что словно он видел бы его в первый раз, затем хмыкнул и вновь повернулся лицом к заключённой, которая будто загипнотизированная смотрел на репродукцию.
- А, собственно говоря, что в этом странного? Феликс Эдмундович раньше был председателем ЧК и министром внутренних дел...
- Наркомом, – строго перебила его Виктория, не отрывая глаз от портрета. – Почему он висит здесь? У вас?
- Очень многие работники полиции, службы безопасности и прокуратуры вешают портрет Дзержинского в своих кабинетах. Это символ, понимаете?
- Нет, – ревностно возражала заключённая, – это символ, но он не ваш! Вы не имеете право вешать портрет этого человека на стену своего рабочего места.
- Интересно почему?
- Потому что только дегенераты и мазохисты, обречённые на поражение, будут вешать портрет своего врага.
- Не понял, – на тонких губах следователя появилась ядовитая ухмылка.
- Вы, Андрей, утверждаете, что это – символ, но вы совсем не знаете истории, и даже хуже того – не хотите понимать её! – голос Виктории был натянут, словно струна. Она была взвинчена – в том же состоянии, в каком она находилась на митинге на Болотной. – Я нигде не видела того, чтобы в современной Германии следователи вешали над своим рабочим местом портрет Гиммлера.