- Добровольческая армия, – говорил он, – хотя и состоит преимущественно из рабочих, терпит поражения ввиду отсутствия дисциплины, ввиду отсутствия стройности. С приходом в РККА масс крестьянства требуется сознательно дополнять дисциплину железной формой, а непролетарские элементы, составляющие большинство нашей армии, драться добровольно за коммунизм не хотят.
Один из лидеров “оппозиции” уловил истинные убеждения ярого противника Троцкого: Голощекин, выступавший после Кобы дополнил:
- Между официальными представителями наших военных учреждений и членом ЦК товарищем Сталиным существует огромная пропасть. Правильно ставил вопрос товарищ Сталин, и только в этой плоскости надо решать этот вопрос. Устав есть только отражение всей военной политики за последнее время, и мы вовсе не упрекаем ЦК за его политику в военном вопросе. Мы упрекаем ЦК, что он упустил из своих рук организацию армии.
Следующим выступал Ленин.
- Критика недостатков в военной политике выходит за границы допустимой!
Честное признание Лениным своей ошибки, будто в Царицыне “расстреливают неправильно”, в устах руководителя прозвучало как санкция использования такого метода наказания.
В отношении среднего крестьянства в армии Ленин подчеркнул необходимость и недостаточность политики идейного воздействия, поскольку пролетарская часть армии не велика. Категорически отрицал Ленин возможность коллективного командования, определяя его как “возвращение к партизанщине”. Уход меньшинства с заседания секции – “это нехорошо, это есть нарушение дисциплины”, но если пункт о командном управлении войсками собрал 37 голосов – “это больше, чем нехорошо”, это “скрывает опасность”. Закончил Ленин свою речь, провозгласив, что возвращение к партизанщине невозможно никогда.
Смирнов снова как докладчик выступил с заключительным словом. В данном случае оно в значительной мере содержало ответ и возражения Ленину, вплоть до того, что некоторые высказываемые положения можно объяснить “только военным незнанием Ленина”. Относительно Сокольникова и его возражений было заявлено, что его доклад напоминает “сочинение на заданную тему”.
В своём заключительном слове Сокольников обращает на себя внимание заявление, что его тезисы во многом совпадали со Смирновым, а разногласия касались изменения “прежнего курса политики” и изъятия руководства “из рук товарища Троцкого”. В конце выступления Сокольников выразил надежду, что съезд “в области военной политики станет на путь серьезной деловой работы”.
За два дня до съезда.
Болезнь прогрессировала, а Свердлов всеми силами цеплялся за жизнь. Он жаждал увидеть его. Ленина. После всего того, что случилось, он желал встретиться с ним лицом к лицу. Но Ленин не появлялся. Вождь не был дураком, он догадывался, кто был организатором того покушения в августе, знал, кто был убийцей бывшей царской семьи. И кто, вероятно, замешан в убийстве Мирбаха из-за этого. Оттого питал к Якову неприязнь и антипатию. До последнего избегал его.
Владимир Ильич всё же появился. Когда он узнал, что положение Свердлова безнадёжно, счел, что в таком случае не удобно не зайти. Несмотря на бывшие счёты нужно было попрощаться. Ленин надеялся, что тот будет спать, но в тот момент, когда Вождь нанёс визит, к Свердлову вернулось сознание.
Он узнал Ленина, смотрел, как тот, возвышаясь над ним, аккуратно присел на краешек кровати. Яков заглянул в глаза Ильича и, не говоря ни слова, жалобно и ласково улыбнулся.
- Прости...те меня... – тихо вырвалось из его уст.
- Прощаю, – также тихо ответил Ленин и накрыл его ладонь своей рукой.
Вскоре после визита Ильича Свердлов скончался. Перед этим в почти бессознательном состоянии он лихорадочно шептал “Маша, Маша, Маша...” Никто не мог понять, о ком о говорил, ибо все сочти повторение этого имени за предсмертный бред. Однако дух Свердлова был успокоен. Он не познал Каббалу, и сделка с дьяволом вновь провалилась, но к нему пришёл Ленин, а прощение его для Якова стоило в то мгновение дороже любого мистического знания. И отчего-то вновь хотелось увидеть её глаза... В тот момент, когда в спину она бросала ему проклятье...
И гибель неминуема. Каждый в обойме, и люди изначально неравны, ибо срок у каждого свой. Однако у каждого человека на свете есть одно равное со всеми право. Одна свобода. Свобода выбора. Однако всякая свобода связана с ответственностью на совесть самого человека. И он обязан за него ответить.
-...Вы можете бросать критику в мой адрес столько, сколько захотите, однако объективно я останусь прав, ибо ваши партизанские отряды – одни, без всякой профессиональной поддержки не смогут отстоять даже города!
Лев Давидович был подавлен и взбешён. Он знал, что критика польется на него ушатами и половниками: военная оппозиция до последнего не сдавала свои позиции. Однако в ходе голосования вечером 21 марта за тезисы Троцкого и Сокольникова высказалось 174 делегата, а против – 95.
- Товарищ Троцкий, успокойтесь, съезд уже как пять минут закрылся, – безмятежно заметил Коба, поравнявшись с наркомвоенмором.
Услышав знакомый до колик в печени грузинский акцент, председатель ВРК хищно взглянул на наркома по делам национальностей. Презрение и агрессия вспыхнули в глазах Троцкого: он был поражён той наглости, которой удостаивает его Джугашвили. Хоть грузин практически не высказывался по поводу военной политики, но Лев догадывался, что вся свора “военной оппозиции” со Смирновыми и Ярославскими – дело ума Кобы.
- Что, С-с-осо, злорадствуете? – сдавлено прошипел Лев. – Понравился съезд, не так ли?!
- Н-да уж, жёсткая полемика вам предстояла, – с едва заметной усмешкой протянул Коба и, пока Троцкий отвернул голову в сторону, махнул Зиновьеву и Каменеву, идущим позади. – Вам, я посмотрю, нездоровиться?
- Не ваше дело, – фыркнул Бронштейн. – О своём здоровье побеспокойтесь. Видите, грипп усиливается...
Вместе они дошли до раздевалки; Коба не отставал от Льва ни на шаг. Это преследование выводило Троцкого из себя больше, чем провокации “военной оппозиции”, особенно, когда Коба любезно поинтересовался о верхней одежде наркома.
- У вас вот эта тёмная, если я не ошибаюсь? – Джугашвили снял с крючка шинель вместе со своим светло-серым пальто и подал её председателю ВРК.
- Благодарю, но я мог бы взять свою шинель самостоятельно.
- А на общую фотографию с делегатами не останетесь? – спросил Коба, по-прежнему улыбаясь.
- Как-нибудь в другой раз, – фыркнул Троцкий, и, молниеносно накинув на себя шинель, в поспешности удалился из здания.
На другой день утром была избрана согласительная комиссия. Комиссии предстояло разрешить спорные вопросы и подготовить резолюцию, которая состояла из двух частей: общего положения и практические меры.
Основу первой составили тезисы Троцкого, второй – тезисы Сокольникова. Первая часть оставалась почти без изменений, вторая подверглась корректировке: кроме четырех пунктов, посвященных проведению принципа классовой мобилизации; продолжению привлечения военных специалистов на командные и административные должности под централизованным партийно-политическим контролем комиссаров; организации системы аттестаций комсостава комиссарами; перенесению центра тяжести коммунистической работы на фронте из политотделов фронтов в политотделы армий и дивизий и изданию необходимых положений о правах и обязанностях политорганов и комячеек. Изменениями в сторону конкретности и повышения ответственности подверглись некоторые пункты.
Но этим правка резолюции не ограничилась, в нее были внесены существенные дополнения – создание аттестационных комиссий по направлению в “школы красных офицеров”, пересмотр программ курсов, постановка политического воспитания на них. Добавились пункты: 6 – о поручении ЦК партии организовать планомерное распределение коммунистов по частям; 11 – о необходимости подчинения “особых отделов” армий и фронтов их комиссарам; 12 – об обсуждении проектов уставов, положений и инструкций на совещаниях политработников.