Таким образом, Восьмой съезд ВКП(б) несомненно сыграл немалую роль в советском военном строительстве. Принятые съездом документы содержали реальную программу действий ЦК партии, комиссаров и политработников, всех армейских коммунистов. Вместе с тем, именно с этого съезда можно начинать отсчет подчинения армии высшим партийным органам, без чего не могло быть всевластия РКП(б), прикрытого речами о власти народа, а на деле означавшего возможность использования военных частей против народа.
Несколько позже в “Военно-историческом журнале” появилась статья профессора Данилевского “Твердая линия (VIII съезд РКП(б) о военном строительстве)”. Она может служить примером другого рода. Статья содержит целый ряд выпадов против Троцкого, не соответствующих истине, а по форме напоминающих не столь далекие времена:
“Что касается Льва Троцкого и его немногочисленных сторонников, то они впали в другую крайность – стали преклоняться перед военными специалистами, игнорировать политический контроль над ними партийных организаций и военных комиссаров”; “Делегаты выражали протест против политической линии Троцкого, пытавшегося свести на нет роль партийных организаций и военных комиссаров...” Комментарий к Глава 43. Новая оппозиция * – речь идёт о книге американского политолога Джорджа Фридмана “Следующие 100 лет”.
====== Глава 44. Глубока ли кроличья нора? ======
- Ну-с, Виктория Павловна, разочаровали вы нас. Мы на вас возлагали большие надежды.
Услышав сквозь глухую пелену отдалённый, но резкий и звонкий голос, Виктория медленно открыла глаза. Её ослепило белое сияние, исходящее от всего того пространства, где она находилась. Отчего-то совершенно не было ни сил, ни желания оглянуться, ибо взгляд социалистки замер на человечке, который находился прямо перед ней.
- И знаете, хоть у вас получился вот такой печальный финал, лично мне всё очень понравилось. Живо, со вкусом, с чувством.
Человек картавил, но отчего-то образ его был размытым, нечётким. Девушка прищурилась: это – мужчина, по виду средних лет, в тёмной жилетке поверх рубашки, на голове его надета чёрная кепочка, прикрывающая лысину, однако голос был таким бойким, как у совсем молодого человека. Он сидел, свесив ногу за ногу, а в руках держал какую-то газету: какую, Виктория не могла разглядеть.
- Товарищам, несмотря на то, что некоторые из них те ещё снобы, ну вы же знаете, – продолжал Ленин, – тоже это событие прельстило. Хорошо помню наш Октябрь. Конечно, не те огни и речи, что были у вас: времена другие, сами понимаете – но такой день запомнил на всю жизнь.
Виктория молчала. Она неотрывно смотрела на Вождя мирового пролетариата, не имея при этом голове никаких посторонних мыслей. Белое сияние и расплывчата фигура Ленина действовали на неё усыпляюще, умиротворяюще. Он же наблюдал за девушкой совершенно бледной: на руках её были следы от гематом; лицо немного отстранённое, больное, очерченное совершенно короткими, остриженными до плеч волосами.
- Да вы не волнуйтесь! – беззаботно махнул рукой Ильич. – Поначалу все теряются. Как в себя придёте, так сразу же обо всём переговорим. Успеется ещё, товарищ Дементьева.
- Это шутка... такая? – первое, что смогла произнести Виктория, лицезря Вождя. Ленин живо переменился в лице, растянувшись в удивлённой мимике. Он явно не ожидал подобного с ним обращения.
- Отнюдь, – возразил Ильич. – Я вполне настроен на диалог, а вы такой серьёзный человек, Виктория Павловна, даже несмотря на вашу юность...
- Я слушаю.
Владимир Ильич вновь преобразился в добродушного дядечку: морщинистые складки на лбу затянулись, а губы вновь расплылись в улыбке. Он всем своим рабочим видом демонстрировал, что так всё и должно быть.
- Отлично, – бодро воскликнул он. – Во-первых, я бы хотел поздравить вас! Вы же тоже в октябре родились, как Лев Давидович, и ваша революция свершилась именно к этому событию. Такие двойные даты бывают очень редко, поверьте мне. Во-вторых, соболезную. Вам теперь, конечно, после того, что вы пережили, до таких мелочей дел не будет, но с вашей длиннющей горжеткой отныне покончено.
Виктория подняла руку, и, прижимая к голове растрёпанные короткие кончики, с ужасом осознала, что не чувствует на шее цепочку. Медальона не было.
- Где он? – прохрипела девушка, беспомощно водя пальцами по плотно перебинтованной шее. С области заднего края нижней челюсти усилилась боль. Глаза девушки помутнели от беспомощности, страха и сильных болевых ощущений. Пространство мгновенно приобрело земные черты. – А я?..
- С удачной операцией вас, Виктория Павловна, – Ленин сидел у края больничной кровати и, почему-то в оборванных кроссовках. Из белого, пластикового окна палату заливало ярким дневным светом. В руках у него действительно была газета, однако не “Правда”, как предполагалось, а “Красная строка”, где сообщалось об итогах Референдума. – Мы действительно думали, что всё кончено. А ты молодец. Врачи дают утешительные прогнозы.
Виктория попыталась немного приподняться с постели, однако боль и невероятное изнеможение побороли её.
- Даже сейчас... когда я... после операции... ты, Орлов, не даёшь... мне покоя, – с трудом проговорила она, слабо улыбаясь. – Где...
- ...Я это взял? – Михаил демонстративно оттопырил пиджак. – Знаешь, раньше по площади такие же Ильичи ходили, и вот я разузнал, где они водятся, и когда я им рассказал, кого собираюсь навестить, один из них в радостью согласился одолжить. И как же ты меня разоблачила?
- Обувь... – и социалистка рукой указала парню на кроссовки.
- Да, прокололся. На тумбочке я пакет оставил: мама просила передачку отнести – там всякая протёртая гадость, – Орлов засмеялся и вдруг в раскрытую ладонь девушки вложил нечто круглое, холодное и маленькое, сжав подарок в кулаке. – Если бы не медальон, пуля задела тебя на смерть. Или трахею резать пришлось. Он, можно сказать, задержал её, и тем самым тебя спас.
- Это он?.. – дрожащим голосом спросила Виктория: на подушку капнули слезинки.
- Я не выдумал больше ничего, как просто принести его тебе сейчас, – смущённо проговорил Михаил, а затем отмахнулся и демонстративно развёл руки в стороны. – С днём рождения, что ли?
Девушка вновь хотела приподняться, но шея снова заныла. Ей было тяжело говорить, однако она чуть-чуть наклонила голову вперёд. На лице её была целая палитра невысказанных чувств и эмоций: и радость, и страх, и признательность. Её пугал страх неизвестности, хотя без сознания она провела только один день, ибо ей необходимо было знать, что сейчас на улицах и кто в конце концов победил.
- Знаешь... судя по тому, в каком виде ты сейчас передо мной... и в каком положении сейчас я... во всех смыслах, мне... всё это напоминает тот день, когда Ленин и Троцкий... отдыхали после Октябрьской революции, и Ильич подарил ему... этот медальон.
Сил у Виктории больше не хватило, и она, взяв с прикроватной тумбочки карандаш и листок от блокнота, написала записку и протянула её Орлову.
“Так можно сойти с ума, но я не могу себе представить лучший подарок. Спасибо большое от всей души!”
- Не за что. Тебе же наконец двадцать исполнилось? Юбилей!
Принимать поздравления девушка желала в последнюю очередь. Она краем глаз взглянула в окно, затем на товарища и произнесла.
- Что... в стране?..
- Мы в стране!
И Миша стал рассказывать об арестах бывших министров, членов Госдумы, о том, что скоро над ними свершиться правосудие, что теперь Заславский сам формирует состав нового правительства, и что бои в столице, пускай на время, но закончены. Виктория лежала и непрерывно улыбаясь, слушая, с каким вдохновением о перевороте говорил Орлов. Он и о мести своей, кажется, уже забыл.
- Врачи говорят, что ты выздоровеешь за месяц. Только швы придётся часто менять, – пожал плечами Орлов. – И ещё, ты не расстраиваешься из-за волос? Их пришлось обрезать, чтобы провести операцию.
Виктория отрицательно качнула головой. Длинна её волос раньше, конечно, очень волновала её, ибо для их ухода уходили нескромные средства, а теперь разве это могло иметь значение? Отрастут, если, конечно, “Умнице” не понравится носить каре.