- Мы для нашего государства, как пушечное мясо, – подавлено сказал Поляков, опустив голову. – Даже связь отключили, бросили нас…
Лейтенант хотел было возразить что-то резкое, однако, открыв рот, оттуда не вырвалось ни звука. Отряду некуда было отступать.
- Наш долг Россию защищать, вот и всё, – вдруг ответил Муравьев, и, выхватив из-за пояса гранату, рванул из-за баррикады прямо навстречу «дикой кошке».
- СТОЙ!.. – Полякова удержал лейтенант, покачав головой:
- Убег наш муравьишка, – жизнь глупого героя будет в любом случае оборвана.
Сержант, преодолев пятьдесят метров, с силой выдернул кольцо и бросил бомбу прямо в танк. Раздался оглушающий взрыв. Муравьёв бросился ничком на асфальт, закрывая голову руками.
Люк загоревшегося танка с грохотом открылся, и оттуда вывалилось окровавленное, раненое тело.
Молодой человек, задыхаясь, держась на пояс, попытался привстать и проползти в сторону от убитой бронетехники, но силы с каждой секундой оставляли его. Гриша поднял голову, глаза от ужаса распахнулись: светлые, рыжеватые волосы, курносый нос, родинка на щеке…
- Изя… Израэль! – вырвался истошный сорвавшийся крик. В душе ещё теплилась надежда, что это не он.
- Горя… – донесся глухой ответ. Муравьёв, рыдая, рухнул на колени, подпирая голову раненого террориста.
- Изя, как?.. Почему? – сквозь слёзы повторял он, пытаясь зажать рану на виске.
- Иеру… русалим защища… – прошептал еврей, протягивая руки. – От России… Ты её защища…ешь…
- Что ты такое говоришь?!
- Если не мы на Кавказ… то Россия на нас… Путин… Ульти-и-и-матум… Горя, за Путина будешь нас губить… Мама… тебе…
За баррикадой молчали. Начштаба и солдаты не понимали, что происходит: крики и взрыв не давали представления жив ли сержант или нет. Сняв каску, лейтенант махнув рукой отдал приказ:
- Пишите в лист за наградой посмертно сержанту Муравьёву Григорию. Дату поставь сегодняшнюю: шестнадцатого июля двух тысяча пятнадцатого...
- Он живой! – наконец, смелый Поляков высунул голову. Сафронов встрепенулся и кинулся к краю форта.
- Изька, как же ты за Аль-Каиду сражаться мог, – всхлипывая повторял сержант. На дороге струились, шипя от горячей поверхности земли, ручьи тёмно-красной крови. – Ты не не террорист, Изя...
- Не за неё, – с хрипом просипел еврей, закрывая глаза. – За Израиль...
- Товарищ Муравьёв, мы отъезжаем!
Песчаные ветры и горячий асфальт развеялись приглушённым криком. Гриша помотал головой и обернулся, на лице тут же появилась улыбка.
- Или ты хочешь тут до ночи простоять?- Виктория хмыкнула, смерив его взглядом: снова тот же придурковатый, смехотворный вид. Такой никогда не изменится, но тем не менее это было его фишкой и придавало обаяния. Тем он ей и нравился.
- Благодарствую, что напомнила, – усмехнулся социал-демократ. – Ну, что посмотрела, что хотела?
- Более чем, – девушка протянула товарищу фотоаппарат, показав нужные снимки. Спустя секунду Григорий тут же торжественно воскликнул:
- Я же говорил, что с Пушкиным что-то не так!
- Да, преждевременные доказательства сейчас так кстати, – сквозь зубы пробурчала она. – Держись в теньке, иначе солнце голову напечёт.
Преодолев аллею и Царскосельский лицей, троица вышла на дорогу, где их должен был ждать автобус. Весь “бродвей” был заполонен торговыми и сувенирными палатками, мимо которых было просто физически невозможно пройти. Пёстрые лавки кишели иностранцами, большая часть которых была азиатской национальности. Матрёшки с руководителями России всех времён от Николая до Медведева, деревянные самодельные фрегаты, магниты с разводными мостами, светящиеся кружки, Футболки с текстом “I love Saint-Petersburg”, подставки и фрески с изображением Петра Великого, пейзажные зонтики и календари, на каждом месяце которого имелась фотография одного из двенадцати Романовых.
- Как думаешь, если спросить у продавцов о вещичке Троцкого, они смогут помочь? – спросила Виктория, оценивающе проглядывая товар.
- Вот ты вроде бы умная, а задаёшь такие глупые вопросы, – хмыкнул Григорий. – Если бы у кого-нибудь из этих спекулянтов оказалось имущество какого-нибудь исторического лица, то они бы тут не стояли. Загнали на аукционе иностранцам за сказочную цену и сидели мирно дома.
- Нет, мысли логически, – Тори подошла к одной палатке и указала на коробку с медалями, монетками и значками времён СССР. – Сейчас история не стоит ничего. Вот, смотри, комсомольский значок, вручённый на 50-летие Октябрьской революции – пятьдесят рублей, а рубль за 1953 год – сто сорок. Я уверена, что подарок Льва Давидовича может где-нибудь лежать точно также. Кстати, девушка, я беру значок “за доблестную службу”... Будешь хорошо работать, Миш, я тебе его подарю.
Орлов стоял позади недовольно пробурчал, что можно опоздать на автобус.
- Полчаса ещё, – махнула рукой Виктория, протягивая парню двести рублей. – Держи, если что понравится, можешь купить. Только прошу, не Романовых, а то я знаю – продавцы икон ими торгуют только так.
- За что такая щедрость? – Михаил подозрительно поднял брови.
- Подарок на день рождения Карла Маркса, – съязвила она. – Расходимся, товарищи, через пятнадцать минут встречаемся здесь. Я всё-таки попробую что-нибудь выяснить.
Ровно через двадцать минут ребята уже сидели в автобусе. Миша рассматривал советские марки, купленные за сто тридцать один рубль на окраине улицы, Муравьев ничего не купил, а Виктория вернулась разгорячённая с набитыми полиэтиленовыми пакетами в каждой руке. Маршрутка двинулась.
- Ох, мать, это что, всё имущество твоего Троцкого за всю его жизнь? – рассмеялся Гриша, увидев сумки.
- Дурак, – ответила та. – Я знала, что не смогу перед всем этим устоять…
- Так что это такое?
- Потом, – отмахнулась девушка, загоняя сумки под сидение. – Вернемся и всё покажу. А насчёт него ничего не выяснила. Никто не слышал и не знает, даже отчасти стыдно стало.
- Да мне фиолетово, ты учитывай каждую копейку, – кинул социал-демократ и отвернулся.
- До Зимнего ехать два с половиной часа, – Виктория вытащила из клатча распечатанный лист бумаги и отдала Орлову, – и запомни – деньги нужно капитулировать, а вот знания пополнять. Седьмое декабря старого стиля. Все вопросы потом.
- Семнадцатого? – уточнил юноша.
- Семнадцатого, – кивнула она, надевая наушники.
7 декабря 1917 год. Петроград. Смольный. Около полудня
- Феликс, чего здесь околачиваешься? Сейчас начнётся заседание.
Свердлов, направляясь в кабинет вождя мирового пролетариата, вдруг остановился. Нет, ему не показалось – напротив мерцающего от ослепляющей снежной белизны окна стояла неподвижная фигура. И каково было изумление, что бил баклуши, рассматривая дворовые распри Зиновьева и Сталина, именно Железный Феликс.
- До начала ещё час, – ответил Дзержинский, не отрывая внимательного взгляда от окна.
“Хитрец, ну и что же вы, товарищ из Гори, замышляете? – расчётливо думал он. – Вы, правда, считаете, что я поверю в вашу простоту? Испытываете моё терпение, это даже интересно”.<
- Да-да, я, конечно, всё понимаю: для тебя важна каждая минута времени, но это же не централ, – Свердлов прекрасно знал, что как бы он ни был красноречив, он никогда не переменит железные убеждения Феликса. Усилия были тщетны, но продемонстрировать свою правильность для него было необходимо.
- Нет, Яков, ты ошибся в своих доводах. Теряешь навыки.
- Не теряю, – возразил Свердлов, возмущённо сверкнув глазами. – Кстати, их неимоверно быстро приобретает кое-кто ещё.
- Он не мог и не может освоить – сурово отрезал Феликс. – Когда слова человека не покрыты ложью, то они совпадают с мыслями – просто невозможно их считать, когда состояние сознания – «белый лист». Я не лгал ему, а он не спрашивал.
- Я знаю, – Яков тяжело вздохнул, облокотился на стену рядом с Дзержинским. – И поэтому я до сих пор не могу раскусить тебя.
- И не нужно. Я никогда не отойду от «белого листа». А ты, – Дзержинский молниеносно перевёл взгляд от окна прямо в глаза Свердлова, – маниакальный чистоплюй и перфекционист, а не можешь собственные мысли привести в порядок. Постоянно думаешь о коде Каббалы. Ты сходишь с ума.