— Он вытащил из кармана своей блузы маленькую тетрадь, тщательно завернутую в бумагу, и подал ее мне.
— Возьмите это... — просил он... Я здесь описал все свое горе... Прочтите и примите все законные меры, которые вы найдете нужными.
— Непременно...
— Но должен вам прибавить, что у меня очень мало надежды... Существует какой-то рок, против которого человеческая воля совершенно бессильна.
— Да... да... я вам обещаю.
После короткого молчания, он спросил:
— Не могу ли я вам сказать несколько слов наедине?
— Говорите.
— Это очень любопытно.
И, понизив голос, он начал:
— Сюда прилетает иногда маленькая бабочка... не понимаю уж зачем, ведь здесь нет цветов, и это меня долго беспокоило... Сюда прилетает иногда маленькая желтая бабочка... Она походит на ту, которую я видел в этот ужасный день в грубых и грязных руках портного... Она такая же нежная, хрупкая и красивая... Она так грациозно летает... любо смотреть, как она летает... Но всегда она желтая... Она меняет свою окраску и становится голубой, белой, серой, красной... смотря в какой день... Так, например, красной она бывает только тогда, когда я плачу... Это мне кажется совершенно неестественным, и я думаю... да я внутренне убежден, что эта бабочка...
Он наклоняется ко мне и, почти приложив свои губы к моему уху, таинственно шепчет:
— Моя мысль... Тссс!..
— Вы думаете?
— Тссс!.. Она меня ищет... Вот уже шесть месяцев, как она меня ищет. Не говорите об этом... никому не говорите об этом... Ах, бедняжечка! какой путь ей пришлось проделать!.. Она, может-быть, пролетела через моря, горы, пустыни, через ледяные равнины, прежде чем попасть сюда... У меня сердце разрывается от жалости... Но как же ей найти меня, когда у меня нет имени? Она меня не узнает... Я пробовал звать ее, она улетает от меня... Ясно... Да и что бы вы сделали на ее месте... Потому-то она и исчезает... Вот почему этот господин так плохо поступил со мною.
Он быстро поворачивается.
— Посмотрите... вот она... там над деревьями?
— Я ничего не вижу.
— Вы ничего не видите?.. Вот... там... она спускается.
Бедный маньяк указывает на воображаемую точку в пустом пространстве.
— Она сегодня серая, вся серая... Я ее узнаю по легкому полету... Она меня ищет... но мы с ной никогда не соединимся... Вы обещаете?
Он кланяется и уходит, направляясь к воображаемой точке. Несколько минут он ловит невидимую бабочку, бегает, оборачивается, прыгает вперед и назад, загребая воздух своими руками. Наконец, обессиленный, весь в поту, еле переводя дух, он падает под деревом.
Трицепс улыбается и пожимает плечами.
— Довольно!.. У него, может-быть, не больше безумия, — а может-быть даже и меньше, как знать? — чем у других поэтов, поэтов на свободе, которые воображают, что их души украшены садами, а головы — аллеями, которые сравнивают волосы своих химерических возлюбленных с парусами кораблей, которым оказывают столько почестей и воздвигают памятники... Да!..
Мне стало невыразимо грустно от вида этих несчастных созданий. Я попросил Трицепса увести меня от этого страшного зрелища... Мы проходили через бесчисленные дворы, белые крытые галереи и выбрались на какую-то террасу, где росли несколько поблекших цветов и две чахлые вишни с длинными слезами смолы. Отсюда открывается весь этот трагический пейзаж мрачных стен, угрюмых окон, загороженного света, серенькой зелени, — весь этот пейзаж социального ужаса, жалобных стонов и застеночных криков, на фоне которого жалкие, бедные люди гремят своими цепями, страдают, умирают... У меня сердце сжимается, спазмы подступают к горлу, я стою и молчу, и какое-то невыразимо-тяжелое чувство, какое-то безумие охватывает меня всего.
А маленький комичный Трицепс стоит в своей черной бархатной ермолке и отдувающейся блузе и кричит мне:
— Посмотри, мой друг... Налево от тебя... тюрьма... один шик... последнее слово...
Он увлекает меня куда-то дальше.
— Видишь, — говорит он... здесь хорошо... цветы, открытый вид, зелень... Настоящая деревня!..
А над серыми стенами и над темными стенами на невидимых круговых дорожках мелькает сталь штыков невидимых солдат...
IV
Я сижу в саду отеля и дожидаюсь обеда... И мне грустно, грустно, грустно! Это какая-то гнетущая, мучительная тоска и беспричинная, да, в самом деле, беспричинная. Она навеяна, может быть картинами безумия, этими странными, тревожными лицами несчастных сумасшедших?.. Нет... ведь мне грустно с тех пор, как я здесь... Когда знаешь, почему грустно, то становится почти весело... Но когда не знаешь причины твоей тоски... то нет ничего тягостней...