XV
Я часто видел эти сны.
Я на вокзале и должен сесть в поезд. Поезд уже здесь и пыхтит передо мною. Мои знакомые и спутники весело садятся в вагоны. А я не могу... Они меня зовут... Я не могу, я прикован к земле. Приходят кондуктора, толкают меня, тащат: „Садитесь же, садитесь!“ Я не могу... И поезд трогается, мчится, исчезает. Железнодорожные диски смеются над моим бессилием, электрический звонок хохочет надо мной. Другой поезд приходит, третий... Десять, двадцать, пятьдесят, сто поездов составляются для меня, предлагают свои услуги... А я не могу... Они уходят, один за другим, а я не в силах встать на подножку вагона и схватиться за ручку двери. Мои ноги приросли к земле, и я стою все на том же месте и злюсь среди этой тысячной толпы людей и чувствую на себе их иронические взгляды.
Или вот. Я на охоте... Из вереска и люцерны на каждом шагу с шумом взлетают куропатки. Я хватаю ружье, прицеливаюсь... мое ружье не стреляет... ни за что не стреляет.
Я с силой нажимаю курок. Напрасно... не стреляет... Зайцы останавливаются на всем скаку и с любопытством меня разглядывают, куропатки словно застыли на лету и также смотрят на меня... Я целюсь, нажимаю курок... но не могу выстрелить... ни за что не могу выстрелить.
Или вот еще. Я подхожу к лестнице... Это лестница моего дома... Мне нужно войти к себе в комнату, подняться на пятый этаж. Я поднимаю одну ногу, потом другую... но не могу идти. Какая-то непреодолимая сила меня держит, и, несмотря на все старания, я не могу взобраться на первую ступеньку лестницы. Я теряю свои силы в попытках двинуться вперед, но бесполезно. Мои ноги топчутся одна возле другой с быстротой вихря... а я остаюсь все на том же месте... Пот градом катится с меня... мне трудно дышать... но не могу сделать ни одного шага вперед... И вдруг я просыпаюсь. Сердце бьется, давит грудь, я весь горю как в лихорадке, как в кошмаре...
И теперь в X. я чувствую, как будто я в таком же кошмаре. Двадцать раз я хотел уехать, но но мог. Словно какой-то злой гений поселился во мне, все больше и больше прикрепляет меня к этой проклятой земле, сковывает и держит меня здесь. Моя индивидуальность подавлена, и у меня не хватает силы воли, чтобы сложить свой чемодан, вскочить в омнибус, а из омнибуса на поезд, который освободил бы меня и увез в равнины... равнины. Столько приволья и жизни в этих милых равнинах с их травами, деревьями, широкими волнистыми линиями горизонта, с их маленькими деревушками и утопающими в зелени городами, с залитыми солнцем дорогами и тихими речками вместо этих ужасных горных ручьев, шумных и бурных потоков...
А здесь все те же тяжелые свинцовые облака над головой, и я непосредственно физически ощущаю этот вечный гнет неумолимого космоса... Я но поправил своего здоровья в X... Мало того, эти целебные воды, сернистые испарения и вся коммерческая мистификация с пресловутыми источниками надломили меня и вызвали неврастению... и я испытываю все муки нервного расстройства и полного упадка сил. Ни живые люди, ни воспоминания не доставляют мне ни удовольствия, ни развлечения, ни отдыха. Меня грызет тоска, и я не могу работать. Книги меня не интересуют. Раблэ, Монтэнь, Ля-Брюер, Паскаль... Тацит, Спиноза, Дидро и другие произведения моих любимых авторов... лежат нераскрытыми... и ни разу я не искал у них ни утешения, ни забвения за все мое пребывание здесь... И Трицепс раздражает меня своим беспокойным нравом и вечными историями... Каждый день, каждый час люди меняются, одни приезжают, другие уезжают... И все одно и то же: и смешные фигуры, и мертвые лица, и блуждающие души, и нервные тики, и альпийские палки, и фотографические аппараты, и подзорные трубы. И направлены эти трубы на те же мрачные тучи, за которыми все надеются открыть эти знаменитые горы во всем их великолепии и со всеми их ужасами, как их описал Бедекер. И все также никто их никогда не видит. Какая блестящая ирония получилась бы, если бы этих гор совсем не оказалось в действительности, несмотря на уверения всех мистификаторов, хозяев отелей, проводников и железнодорожных компаний, что целые поколения продефилировали перед этим географическим обманом... Ах! как я хотел бы этого! Но, увы! не может быть, чтобы у всех этих администраций, вместе взятых, хватило бы столько ума...
Как должно быть приятно быть больным и как легко найти утешение, когда кругом себя видишь ясные предметы, движение, даль, серебристый свет, когда над головой у тебя это большое, легкое, капризное и глубокое небо, по которому бегут облака, скользят, тают и снова набегают, как красивые мысли по легкому, капризному и глубокому небу головы друга... Ах! какое счастье, какая радость быть больным в стране, которую презирает Бедекер, которой не знают туристы, альпинисты... в стране, где нет видов!...