Но рабочий ударил по лошадям и закричал им:
— Видно, ошиблись... это для другого департамента...
На следующих выборах избиратели этого уезда требовали своей платформы еще с большей настойчивостью, чем раньше.
— Платформу! — воскликнул с величественным жестом маркиз... Кто говорит о платформе?.. К чему вам жалкая платформа?.. Фу! Платформы не соответствуют современным требованиям... Вам нужен вокзал... Хотите вы вокзал? говорите!.. Большой вокзал... красивый вокзал со стеклянной крышей, с электрическими часами... с буфетами... библиотеками?.. Да здравствует Франция!.. Может быть хотите, чтобы боковые ветки провели вам? Скажите только мне... Да здравствует Франция!..
— Большой вокзал? — толковали между собой крестьяне... Это, конечно, лучше...
И они еще раз выбрали маркиза...
В то утро, о котором я говорил, маркиз как-то выходил из кабачка „Надежда“ в сопровождении толпы крестьян, которые вытирали руками свои губы, влажные от красного вина. Мимо них в это время прошел его политический противник... Это был бедный малый, очень худой, очень бледный с прыщеватым лицом. У этого господина явилась странная мысль выступить в качестве социалистического депутата против маркиза... Он был раньше школьным учителем в этом департаменте, но был отрешен от своей должности Жоржем Лейгом за то, что повесил на стене в классе— увы, слишком рано! — декларацию прав человека... Революционный комитет выставил его кандидатом всех реформ, всех протестов, всех требований. Очень интеллигентный, очень убежденный и очень преданный „идее“, он к несчастью лицом не вышел. Его наружность совершенно не соответствовала мощным и гордым заявлениям его афиш... Из уважения к избирателям он одел свое лучшее платье... На нем был черный потертый и поношенный сюртук старинного покроя; несмотря на неприятный запах нафталина, он во многих местах был изъеден молью... Высокая шляпа, порыжевшая, с лоснящимися краями и лентой в жирных пятнах завершала этот убогий костюм... Он был один... и чувствуя враждебное отношение к себе, он растерянно и робко стал искать глазами в толпе своих друзей, которые, очевидно, еще не пришли...
Маркиз с насмешливым видом указал на него концом своей палки...
— Посмотрите на этого франта? - закричал он сопровождавшей его публике, заливаясь громким смехом, в котором слышалась ненависть... И это называется социалист!.. Ах, негодяй!..
Послышались насмешки, потом ропот...
— Вот какой сыскался!..
А маркиз Порпиер выступал с большим апломбом в своих тяжелых башмаках, подбитых гвоздями, сдвинутой на затылок кожаной фуражке и раздуваемой ветром блузе, из под ворота которой торчали концы красного фулярового платка.
— Пришел сюда барина из себя разыгрывать, — продолжал он насмехаться... выставлять на показ свою роскошь... оскорблять народ своим княжеским платьем... Вы посмотрите только на него!.. Ведь это позор!..
И несколько сот человек с презрением и ненавистью смотрели на бедного кандидата...
Ободренный маркиз закричал еще громче:
— И где украл он этот сюртук?.. И кто ему купил эту шляпу?.. Германии кое-что об этом известно... Сволочи... мерзавцы!..
Ропот все усиливался... Какой-то каретник с засученными рукавами, в большом кожаном фартуке воскликнул:
— Дело ясно... Это изменник...
И несколько голосов заревело:
— Долой изменников!..
Маркиз призвал в свидетели свою синюю блузу, свою кожаную фуражку, подбитые гвоздями башмаки и свою суковатую палку.
— Разве истинные друзья народа носят сюртуки... как иностранцы... кутилы, жиды? Разве я ношу сюртук... и глянцевитый цилиндр?.. Что вы на это скажете?..
— Да здравствует маркиз!
— На мне крестьянская блуза... блуза скромного французского крестьянина... блуза честного труженика... блуза бережливого француза...
— Да здравствует маркиз!..
— И я не вижу в этот ничего позорного для себя... Как вы думаете, господа?..
— Да здравствует... да здравствует маркиз!..
— А этот негодяй... этот космополит... этот социалист...
— Да!.. Да!.. Да!..
— ...Смеет являться сюда... смеет издеваться над бедностью народа...
— Да... Да... Правда...
— ...Честного земледельца... над душой Франции... над самой Францией!.. Ах, черт его бери!..
— Долой изменников!..
Несчастный кандидат остановился... Он никак не мог понять, откуда появилась такая ненависть к нему... Он посмотрел сначала на свой сюртук, как бы для того, чтобы убедиться, нет ли в нем, действительно, чего-нибудь оскорбительного для народа. Затем он хотел говорить, протестовать... Но его голос был покрыт криками...