Пожимая плечами и повысив голос, он прибавил:
— Они великолепны, эти милые господа... Вместо того, чтобы искать средств для увеличения населения, они лучше нашли бы средство поднять его благосостояние... Да... но до этого... им никакого дела нет!..
Окончив свою работу, он стал рассматривать книги, расставленные на полках.
— Вольтер... стал он громко перечислять... Дидро... Руссо... Мишле... Толстой... Крапоткин... Анатоль Франс... Да, все это очень красиво... Но какая от них польза?.. Идеи спят в книгах... Истина и счастье никогда оттуда не выходят...
Он собрал свои инструменты и очень грустный ушел...
Третий, нормандский землевладелец, рассказал следующее:
— У дяди Риволи есть стена, которая тянется вдоль шоссейной дороги. Она сильно обветшала. Дожди и кирка шоссейного сторожа попортила ее основание, выветрившиеся камни выпадают и открывают бреши. И все-таки она красива, напоминая своими видом старинные руины. Верхняя площадка украшена живой короной из ирисов; в пробоинах цветут папоротники, дикий лен, зеленицы; несколько хрупких маков примостились в щелях между каменьями. Но дядю Риволи не трогает поэзия стены. Внимательно осмотрев ее и потрогав камни, которые шатаются как зубы в челюстях бедняка, он решает, наконец, починить се.
Ему не нужен каменщик, потому что он сам все ремесла, знает. Он и цемент умеет приготовить, и доски строгать, и железо ковать, и стропила тесать. К тому же каменщик дорого берет и медленно работает. Дядя Риволи покупает немного извести, немного песку, сваливает на дороге у стены собранные в огороде обломки кирпичей и берется за работу.
По едва он утром успел положить в первую дыру с пол-лопатки цементу и заложить первый кирпич, как вдруг за его спиной раздается суровый голос:
— Эй, дядя Риволи, что вы это тут делаете?
Это шоссейный смотритель совершает свой утренний обход. За спиной у него в сумке землемерные инструменты, а под-мышкой два нивелира, красный и белый...
— Ай! ай! — кричит он снова, заняв позицию на откосе дороги и изображая собою страшную статую административного регламента... Ай! ай! в ваши годы... да еще устав нарушать?.. Что же вы тут делаете?
Дядя Риволи поворачивается к нему и говорит:
— Да вот... починяю свою стену... Видите, совсем разваливается...
— Вижу... отвечает смотритель... Но есть ли у вас разрешение?
Испуганный дядя Риволи поднимается, держась руками за поясницу.
— Разрешение, говорите вы?.. Разве моя стена не мне принадлежит? Мне нужно разрешение, чтобы делать с моей стеной, что мне заблагорассудится... разрушить или поставить, если мне вздумается?..
— Полно хитрить, старый хрыч... Сами знаете, в чем дело...
— Скажите, наконец... сердится дядя Риволи... моя это стена или нет?
— Стена эта ваша... но она стоит у дороги... И вы не имеете права чинить стену, которая стоит у дороги, хотя бы она и ваша была...
— Но вы сами видите, что она плохо держится, и что, если я не поправлю ее, она упадет, как мертвый человек...
— Может быть... но это меня не касается... Я составлю протокол, во-первых, потому что вы починили свою стену без разрешения, и, во-вторых, потому что сложили опять-таки без разрешения материал на общественной дороге, Вам придется за это заплатить штраф в полтораста франков... Что, дядя Риволи?.. будете помнить теперь...
Дядя Риволи широко раскрывает свой беззубый, черный рот... но от удивления не может слова сказать. Глаза вращаются у него в орбитах, как маленькие волчки. Он мнет в руках свою шапку, собирается с духом и, наконец, говорит со вздохом:
— Полтораста франков!.. Господи Иисусе... разве это можно?..
— И это не все, — продолжает смотритель... вам придется починить свою стену...
— Нет, нет... я не стану чинить... Не стоит она полутораста франков... Пусть будет, что будет...
— Вы почините свою стену, — продолжает чиновник повелительным тоном... потому что она может упасть и засыпать дорогу... И запомните хорошенько: если ваша стена упадет, я составлю новый протокол, и вам тогда уже придется заплатить триста франков штрафа...
Дядя Риволи приходит в бешенство:
— Триста франков!.. Вот, напасть!.. Ну и времена наступили!
— Но прежде всего выслушайте меня... Напишите прошение, приклейте марку в 12 су и просите у префекта разрешения...
— Я но умею писать...
Это не мое дело... Одним словом, вот, что я сказал... я буду следить...
Дядя Риволи уходит домой и не знает, на что решиться. Но он знает также, что администрация не любит шутить с бедняками. Если он починит стену, то заплатит полтораста франков штрафа, если не починит, то триста... Ему приказывают починить стену и запрещают это в то же время. В обоих случаях он виноват и должен платить... Мысли его перепутываются, и голова начинает болеть. Сознавая всю свою беспомощность, он с отчаянием вздыхает: