И затем, также внезапно, я почувствовал необыкновенную, немирскую радость. Это было неземное блаженство. На стене появился образ Богоматери. Голос внутри меня говорил:
Теперь ты можешь просить ее, что хочешь. Желаний у меня не было...
16-го марта, после обеда, меня вызвали в канцелярию.
Барышня, введя меня в помещение, передала меня служащему, сидевшему за письменным столом.
«Прочтите и распишитесь», сказал он мне, передавая какую-то бумажку.
Бумажка была коротенькая. — Петроградская коллегия Г.П.У. на заседании такого-то числа «слушала» дело Бессонова, признала его виновным по ст. ст. 220-ой, 61-ой и 95-ой Уголовного кодекса С.С.С.Р. и «постановила» приговорить Бессонова к высшей мере наказания — расстрелу, с заменой 3-мя годами заключения в Соловецком лагере особого назначения.
Ст. 220 — хранение оружия, которого у меня не было.
Ст. 61 — участие в контрреволюционной организации, в которой я не состоял, и ст. 95 — побег.
Сразу является несколько вопросов. Почему ст. ст. 61 и 220 и почему расстрел заменен, говоря правильно, каторжными работами.
Но в Советской России на вопрос почему — не отвечают. И в данном случае я тоже ответить не могу, я только констатирую факт. Говорят: «Был бы человек, а статья найдется».
Прочитав эту бумажку я, как всегда, от подписи отказался и попросил провести меня к Ланге. Мне нужно было хоть постараться получить что-нибудь из одежды.
Меня ввели к нему в кабинет. По-видимому он двигался по службе, так как кабинет был теперь более комфортабелен, чем тогда, когда я бывал у него.
Весь большой письменный стол был завален бумагами и книгами. На одной из них я прочел: «История Императорского Александровского Лицея». Как я потом узнал, он вел дело лицеистов, из коих 50 человек было расстреляно и много сослано на Соловки и в другие места.
Между делом, я спросил его почему он «пришил» мне 220-ую ст., о которой ни звука не было сказано на допросе.
«А я даже и не знал, что у вас 220-я статья», ответил он мне.
Вот как реагируют в советской Pocсии на вопрос «почему». Я передаю голый факт.
Наш разговор продолжался. На первом допросе он мне сказал, что если бы я, бежав из Сибири, явился бы сразу в Г.П.У., то мое дело бы разобрали, и я бы не нес наказания за побег.
Основываясь на этих словах, я теперь полушуткой сказал ему, что если я теперь убегу, то приду прямо к нему на квартиру.
За все время допросов, мне кажется это единственный раз, когда он обозлился искренно. Глаза его остановились на мне, руки у него задрожали, но он сейчас же сдержался и только более чем обыкновенно злобным тоном ответил мне:
«Я вам этого делать не советую. До свидания».
Но свидание наше не состоялось. Мне объявили, чтобы к 8-ми часам вечера я был готов с вещами. Вещей у меня не было. Зато времени было много, и я мог перед новой жизнью подвести итог.
Как и все время во мне шла борьба духа и материи.
Знаменитый Соловецкий лагерь особого назначения. Самая тяжелая большевицкая каторга... Соловки, с которых нет возврата... Зимой, без одежды, без помощи извне... Вот мой удел... Страшно. Не выдержу.
Нет... Ничего... Выдержишь... — Сейчас ты более чем когда-либо силен духом. Верь, что Бог лучше тебя знает, когда нужно послать облегчение. Он тебя не оставит, и эту перемену в жизни ты должен принять с радостью. Сейчас ты с Богом — Совестью внутри себя идешь в мир. Оглянись назад, посмотри на что были направлены все твои стремления раньше и куда ты идешь сейчас. Взвесь, что бы ты предпочел, эти 6 месяцев, или все блага мира?
Так вот он выход. Тяжело...
Соловецкие острова
Все тот же двор... Конвой... Вокзал... Но все не то... Я сам не тот...
Что ж изменилось?
Все. И отношение к людям... И к себе, и к фактам и к судьбе... Все новое...
Я как-то мягче, чище стал. И люди будто изменились. На путь Христа я твердо встал и не сойду... Ему я покорюсь...
Не выдержишь! Ведь ты же сдал... Ведь нет уж сил...
Ведь ты на каторгу идешь. Нужна борьба... Не выдержишь!.. Мне разум говорил.
Но я спокоен был. Я силу чувствовал и знал: — Пока я с Ним и Он со мной, — я победитель.
Дверь вагона раскрылась и в коридоре послышался топот ног нескольких человек...