Конь осторожно брел по узкой утоптанной дорожке. Этот маршрут вел не прямиком в деревню, но был самым безопасным, о чем свидетельствовали дорожные вехи в виде каменных крестов, поставленных монахами много веков назад. Человек, сбившийся с такой тропы, рисковал попасть в болото и оказаться по пояс в мокром торфе и в грязи. Ребенком Рис знал местный ландшафт лучше, чем азбуку, но сейчас не доверял своей памяти и боялся потерять коня.
К тому времени как он спустился в долину, где располагалась деревня, уже полностью рассвело. Солнечный свет загнал туман в темные щели и углы. На фоне суровой местной природы эта долина казалась настоящим раем. Уже много веков здесь протекала быстрая речка. Кроме того, окружающие деревню холмы давали защиту от безжалостных дартмурских ветров. В деревне даже росло несколько десятков деревьев с относительно прямыми стволами – редкое явление на продуваемых ветрами пустошах.
Когда Рис оказался на большой дороге, въехал на площадь и огляделся, то увидел, что здесь почти ничего не изменилось. Ни одного нового строения. Только полуразрушенные заброшенные дома. Как и говорила Мередит, деревня после отъезда Эшуортов отнюдь не процветала.
Он почувствовал угрызения совести, но все же продолжал путь к гостинице. Как большинство строений в деревне, она стояла на каменном фундаменте. Но стены были слеплены из смеси глины и соломы. Сланцевые плиты, из которых была сделана крыша, считались более прочными, чем черепица. Покрытый свежей побелкой и сверкающий зелеными ставнями, этот дом был самым прочным и большим строением в деревушке. Даже в столь ранний час во дворе было полно людей. Ясно, что «Три гончие» не только географический центр деревни, но также центр общественный и торговый. И маленькая Мерри Лейн со всем этим управлялась. Поразительно!
Рис спешился и повел жеребца к конюшне. Ему навстречу поднялась скорченная фигура, опиравшаяся на костыль.
– Лорд Эшуорт, клянусь Богом! Мерри говорила, что вы вернулись, но я с трудом поверил!
Опираясь на костыль, старик другой рукой коснулся полей шляпы, из-под которой виднелась прядь серебряных волос.
– Мистер Лейн?! – воскликнул Рис. – Как… Как я рад вас видеть!
На самом деле у него сжималось сердце при виде Джорджа Лейна. Каким же он стал старым… В памяти Риса он оставался крепким цветущим мужчиной, прекрасным наездником и знатоком лошадей. В юности конюшни Нетермура служили убежищем для Риса, и Лейн был всегда очень добр к нему. Когда в ту ночь в конюшне начался пожар, именно Джордж Лейн вытащил бесчувственного Риса из пламени. Убедившись, что юноша в безопасности, конюх попытался спасти лошадей, и отчасти ему это удалось, но, увы, большая часть животных погибла, а ему самому на ногу свалилась горящая балка.
Риса немедленно отослали к родственникам в Йоркшир, и за все эти годы он ни разу не написал Лейну, не подумал справиться о здоровье старого друга. Хотя справедливо подозревал, что его состояние будет именно таким. Джордж был изуродован и искалечен на всю жизнь.
Крохотный укол совести превратился во множество шипов, впивавшихся в его грудь.
– Я отведу лошадь на конюшню, сэр. – Старик с улыбкой взял костыль под мышку и потянулся к узде свободной рукой. – Заходите и позавтракайте.
Рис неохотно вручил ему поводья. Хотя не следовало взваливать на старика такой труд. Он и сам мог бы расседлать и расчесать лошадь. Но настаивать не стоило. Он знал многих солдат, искалеченных в бою, и научился никогда не сомневаться в их физических возможностях.
Кроме того, увечья Джорджа не слишком ему мешали. Конюшня, насколько мог видеть Рис, была в идеальном порядке.
– Милорд, вам ни к чему беспокоиться, – сказал Лейн. – Вы же знаете, что я прекрасно позабочусь о жеребце.
– Да, знаю, – кивнул Рис, гадая, почему старик не хотел пускать его в конюшню. Возможно, все дело в том ужасном пожаре… Он, Рис, тогда едва ли не сгорел. На месте Джорджа он тоже не пустил бы бывшего хозяина в конюшню.
Рис прислонился к двери и сказал в темное пространство:
– У вас большая конюшня. Ваша дочь говорила, что здесь в основном держат вьючных пони.
– Это верно, – согласился Лейн. – Я стал разводить их десять лет назад, когда привел с пустошей несколько диких пони. Теперь все они хорошо выдрессированы и выносливы. Мы даем их на время тем, кто попросит. Местным фермерам… и прочим.
Рис снова кивнул и тут же спросил:
– А почему вы не держите почтовых лошадей?
Кареты и дилижансы часто меняли лошадей, и если бы в «Трех гончих» держали таковых для обмена и сдачи внаем, то гостиница получала бы куда большую прибыль.
– Я бы с радостью, – ответил Джордж. – Но у меня нет подходящих производителей. Трудно накопить на них нужную сумму у нас в деревне. Ведь тут чаще платят долги яйцами, чем шиллингами.
– Могу представить…
Рис вздрогнул, почувствовав, как что-то уткнулось ему в ногу. Повернувшись, он увидел пару длинноухих гончих, обнюхивавших его сапоги.
– Убирайтесь, – проворчал он, делая вид, что сейчас пнет собак. – Мне нечем вас угостить.
– Они просто решили на вас посмотреть, – послышался женский голос. – Они за мной постоянно ходят.
Перед ним стояла Мередит, державшая большую плетеную корзину, прикрытую цветной муслиновой тряпочкой, откуда выглядывали дрожжевые булочки. В желудке Риса вновь пробудился голод.
– Вы еще здесь? – спросила она. – Я думала, вы уже уехали.
– Уехал. Но потом вернулся.
– Не знаю, почему эта гостиница получила свое название, – продолжала Мередит, наблюдая, как собаки обнюхивают его сапоги. – Ведь Мэддокс всегда держал только двух гончих. А когда напивался, говорил слишком скандальным посетителям, что запек третью в пирог. – Она заглянула в конюшню. – Отец, я же говорила!.. Оставь эту работу Деррилу. Тебе нельзя напрягать сердце!
– Я чищу лучшего коня во всем Девоншире. И это не работа, а удовольствие. Деррил же пошел за водой.
Мередит тяжело вздохнула:
– Отец, но ты не можешь…
– Мередит, не надо. – Рис положил руку ей на плечо и отвел от двери. – Не стоит указывать мужчине, что он должен делать. Мужчина из упрямства постарается доказать, что вы не правы.
Брови ее сошлись на переносице. А щеки залились краской смущения. Губы же дернулись так, словно она вот-вот заплачет, а глаза…
О, ее глаза были прекрасны, и от их взгляда он так поглупел, что все мысли вылетели из головы. Если бы не корзина у нее в руках, он обнял бы ее и прижал к себе.
Обнял бы?… Что за идея?! Откуда эти фантазии? Да, Мередит Мэддокс – красивая женщина, и нельзя отрицать, что он жаждал ее тела больше, чем мирного ночного сна. Любой нормальный мужчина чувствовал бы то же самое. Но это не просто похоть. Так ему, во всяком случае, казалось. Ведь прошлой ночью он хотел ее поцеловать, хотя обычно не особенно стремился целовать женщин – от этого пахло романтикой, невинностью и прочими подобными вещами, не имевшими с ним ничего общего. Его прошлые встречи с женщинами имели удивительное сходство с битвами – были порывистые, грубые, неистовые.
Но от Мередит он хотел совершенно иного. Эта сильная самостоятельная женщина пробудила в нем нежные чувства. И Рис знал: он несет ответственность не только за ее гостиницу, но и за всю деревню. Это он был виноват в том, что сейчас едва рассвело, а она уже много часов тяжко трудилась. Он виноват и в том, что она должна была днем заботиться об отце, а вечером играть роль констебля, наводящего порядок в шайке пьяных болванов. Каждый шаг ее искалеченного отца, каждая мозоль на ее ладони, каждое пятно крови на ее красивой белой скатерти – все это его, Риса, вина.
– В прошлом году один проезжающий доктор осмотрел отца в обмен на бесплатную комнату и стол, – проговорила Мередит. – И он сказал, что у него слабое сердце. Если он не умерит пыл, то…
Рис легонько сжал ее плечо.
– Я знаю вашего отца почти столько же лет, сколько знаете его вы, Мерри. Любовь к лошадям у него в крови. Он скорее умрет, чем умерит пыл.