Каждое утро за завтраком они садились напротив нас: Сэм — с полной тарелкой и игривой улыбкой, а Лютер — только с кофе. На улице они на пару шагов от нас отставали, боролись с огромной картой, которую хотел использовать Лютер, и спорили из-за метро, когда станция «Паддингтон» оказалась закрытой.
В пасмурный день мы прятались от дождя в Национальном историческом музее. Лютер сочинял забавные – и очень громкие – истории о каждом динозавре в Синей зоне, и даже смог уговорить бабушку оставить планы на обед в старом отеле, который она нашла в справочнике. Мы ели бургеры в темном пабе и истерично хохотали, пока Сэм рассказывал об ужасно неудачном эксперименте с доильным аппаратом в его первую самостоятельную утреннюю смену на ферме.
Бабушка не только была не против наших товарищей по путешествию, но и наслаждалась обществом Лютера. После обеда они ушли далеко вперед, направляясь к станции «Бейкер-стрит», а Сэм поравнялся со мной.
— Что самое безумное ты совершала в жизни? — спросил он.
Я молча раздумывала, огибая вместе с Сэмом пешеходов. Вместе, порознь, вместе. Его рука задевала мою, и это не казалось случайным.
— Дом бабушки на воде, — начала я. — Он приподнят на сваях, выходит к Русской реке и…
— Ого… сваи?
— Да, река часто разливается, так что многие дома у воды установлены на сваях, —глаза Сэма округлились, и я добавила. – Не стоит представлять роскошный замок. У нас всего лишь три спальни — обычный дом на сваях. Нам нельзя прыгать в воду с крыльца, потому что очень высоко. Река там довольно глубокая, но пальцами ног всегда можно задеть дно, и глубина менялась каждый год. Когда-нибудь мы прыгнем, а там будет одно лишь дно.
Сэм задел мою ладонь, когда мы обошли мужчину на тротуаре, и в этот раз вышло случайно: Сэм тихо извинился. Я хотела дотянуться до его руки и сохранить контакт.
— Мы с Шарли прыгали с крыльца, когда оставались одни. Не знаю даже почему.
— Конечно, знаешь.
— Чтобы испугаться?
— Ощутить вспышку эмоций, да, — он улыбнулся мне. – О чем ты думала, когда прыгала?
— Просто…— я покачала головой, пытаясь вспомнить свои ощущения. – Просто больше ничего в тот миг не существовало, понимаешь? Ни школы, ни парней, ни драмы, никаких дел. Просто прыжки в холодную воду, ощущение безумства и счастья после.
— Ты милая, если это твой самый безумный поступок.
Я не была уверена, радовалась ли от того, что он назвал меня милой, или смущалась из-за того, что была такой послушной. Я судорожно вдохнула и рассмеялась.
— Ты меня знаешь,— хотя странно, но казалось, словно он меня действительно знал. – А у тебя?
Сэм хмыкнул.
— Опрокидывал коров. Пил пиво посреди поля. Участвовал в странных гонках и играх среди кукурузных полей. Пытался построить аэроплан,— он пожал плечами. – Не знаю. На ферме сходить с ума просто.
— Да?
— Ага. То есть, — он обогнул мужчину, уткнувшегося в телефон, — все в Идене говорят, когда живешь вдали от шумных городов, невозможно попасть в беду, и родители спокойно отпускают детей, словно, если они нас не видят, ничего плохого не случится. Что с того, если они выпьют пива в поле? Но от таких их мыслей… порой это казалось вызовом.
— Ты хоть раз получал травмы?
Сэм покачал головой.
— Похмелье было. Как-то раз подвернул ногу. Но обычно мы целой толпой просто валяли дурака. Почти все девушки в округе были намного умнее нас и могли легко нас побить. Так что далеко мы не заходили.
Бабушка развернулась и ждала, пока мы догоним.
— О чем говорите?
Я улыбнулась Сэму.
— Он рассказывает, как пил пиво в поле, ставил подножки коровам и строил аэроплан.
Я ждала, что Лютер возмутится, но он лишь гордо кивнул.
— Тот аэроплан почти полетел, да?
Сэм посмотрел на меня с улыбкой. Он знал, что я пыталась сделать – навлечь на него наказание — и когда бабушка и Лютер развернулись, он ткнул пальцем мне под ребра и пощекотал.
— Похоже, у тебя ничего не вышло, хулиганка.
* * *
Мама позвонила той же ночью, когда я собиралась к Сэму. Я взяла телефон с собой, не желая будить уже храпящую бабушку.
Я все думала, испытывала ли мама одиночество, пока мы были в Лондоне, хоть и понимала, сколько у нее было работы в кафе. Несмотря на помощь в наше отсутствие еще нескольких сотрудниц, я была уверена, что маме не хватало времени на посторонние мысли. Но если в Лондоне было девять вечера, то дома было уже шесть утра. Мама должна спешить на работу, готовить все к предстоящему завтраку. Если только…
— Что такое? — тут же спросила я.
Она рассмеялась.
— Я что не могу соскучиться по своему ребенку?
— Можешь,— ответила я,— но не во время открытия кафе. Бабушка разозлится.
— Вторник,— напомнила она. – Мы закрыты. Я все еще в пижаме.
Я нажала кнопку лифта, испытывая облегчение.
— Я уже и запуталась в днях недели.
— Это самое лучшее во время отдыха.
Это вызвало укол вины.
— Когда ты в последний раз отдыхала?
Я вспомнила только, как мама взяла меня в Сиэтл на выходные чуть больше года назад. А в остальное время она счастливо оставалась в Герневилле. Как бабушка.
— Сиэтл, — подтвердила мама, и мне стало стыдно, что мы не закрыли кафе и не взяли ее с собой. — Но не переживай за меня. Ты же знаешь, что я люблю здешнее лето.
И я любила. Жар поднимался над рекой и вдоль засохших ручьев густо росли кусты ежевики. Воздух становился сладким, а солнце так сильно нагревало пляжи и дорожки, что мы и пару секунд не могли пройти босиком. Если нужно было отдохнуть, мы ехали на пару миль западнее, где океан соединялся с Русской рекой. На берегу, чуть дальше Дженнера, дул такой холодный ветер, что посреди июля нужны были куртки. Город был полон богатых туристов, и в кафе бабушки постоянно были посетители.
— Может, как только я начну учебу, мы съездим на каникулах куда-нибудь вдвоем, — предложила я.
— Звучит неплохо, солнышко, — она сделала паузу. – Ты куда-то идешь? Который там час?
Я виновато призналась:
— Я сбежала на прогулку с Сэмом.
— Думаешь, у вас получится? – спросила она. – Несмотря на то, что вы живете в разных городах?
— Мам, — во мне вспыхнуло искреннее раздражение от того, как она быстро перешла от моих посиделок с Сэмом до отношений на расстоянии. Мне нравилась ее романтичность, но порой она этим давила. – Мне восемнадцать, и мы не пара.
— Я же не отправляю тебя малышкой под венец, Тейт. Просто… веселись. Как делают все в восемнадцать.
— Разве ты не должна ругать за такое поведение?
Я почти видела, как она отмахивается.
— Этого тебе хватает от бабушки. Я просто мечтаю, ты же меня знаешь.
— Он мне нравится, но… я не хочу надеяться раньше времени.
— Почему? – спросила мама. – Не хочешь разочароваться, если ничего не выйдет? Не понимаю, почему люди думают, что отказ лучше временного разочарования.
Я знала, что она права, на пару мгновений поддалась фантазиям, пока шла от лифта к задним дверям, ведущим в сад. Единственный парень, с которым я встречалась, жил в полукилометре от моего дома. А как встречаться с тем, кто в другом штате, в другом конце страны?
— Я о том,— сказала я, сдаваясь, — что он милый, мам. Но не только. С ним легко общаться. Мне кажется, что я могу рассказать ему все.
Мама замолчала, и я слышала, как формируются невысказанные вопросы. А потом:
— Правда?
Что я слышала в ее голосе? Страх или восторг? Порой они звучали одинаково – сухо и напряженно, слова были отчеканены.