Он попытался прочитать название станции на фронтоне покосившегося деревянного строения, в котором синели занавешенные ситцем окна, и ему это удалось. "Конечное", прочитал Раф, и его передернуло, как от озноба.
"Конечное". Символичнее не бывает.
Вот оно — его "Астапово"…
Раф различил еле слышимые звуки работающего телевизора, которые волнами шли из чрева здания.
Он сунулся было в окошко кассира, но, разумеется, окно было наглухо закрыто. Никаких приколотых кнопками записок, вроде "Вернусь через 15 мин." или "Закрыто на обед" он не обнаружил.
Спросить было не у кого, да и зачем?..
Обозвав себя идиотом, Раф обогнул строение, спустился по лестнице на глинистую землю с редкими островками мокрой травы и направил свои стопы прочь от жилья.
Он шёл спокойным шагом, пребывая в твердой уверенности, что до какого-то, пока еще не проясненного, момента с ним ничего не может случиться.
Вдруг Раф громко охнул и остановился. Деньги! Господи, да он забыл бумажники в купе! Ощущение потери некоторое время отзывалось тяжелым уханьем в груди. Постепенно Раф успокоился.
"Номер совсем не плох, — сказал он сам себе, когда понял, что бумажники утрачены безвозвратно, — впрочем, так даже лучше, коли я решил начать новую жизнь. Интересно, смогу ли я обойтись совсем без денег? Что ждёт меня? Голодная смерть? Поголодать немного мне было бы даже полезно. Втянулся бы живот. Да и сердцу стало бы легче…"
И Раф двинулся дальше.
…Он шёл уже почти два часа, шёл, не задумываясь над тем, куда идёт и что ждет его впереди. Он думал о прошлом. Слегка касаясь настоящего.
Вот уже несколько лет как он не написал ничего, чего мог бы, по крайней мере, не стыдиться.
Не останавливаясь, Раф посмотрел в вышину, где, вероятно, находился тот, чья благодатная длань однажды — пусть в шутку — коснулась его главы.
Сейчас длань Господа — ни в шутку, ни всерьёз — главы его не касалась. Возможно, Всевышний окончательно разочаровался в Рафе. А, возможно, и вообще в людях. Если верить библии, время от времени с Ним такое случается.
А много лет назад, в дни юности, полной смутных надежд и мечтаний, Раф как-то ночью, сходу, одним духом, в озарении, чувствуя тепло вышеозначенной ладони, торопясь и царапая карандашом бумагу, записал только что рожденное:
"Есть речи — значенье
Темно иль ничтожно,
Но им без волненья
Внимать невозможно.
Как полны их звуки
Безумством желанья!
В них слёзы разлуки,
в них трепет свиданья.
Не встретит ответа
Средь шума мирского
Из пламя и света
Рождённое слово;
Но в храме, средь боя
И где я ни буду,
Услышав, его я
Узнаю повсюду.
Не кончив молитвы,
На звук тот отвечу,
И брошусь из битвы
Ему я навстречу".
Написал и, благоговейно шепча "ему я навстречу", в изнеможении откинулся на спинку стула, раздавленный осознанием прямо-таки колоссальных масштабов своего таланта.
Перечитал. Подивился скорости, с которой был сотворен шедевр. "Просто фантастика какая-то!" — изумленно подумал Раф. Насколько же еще мало он знает самого себя!
Огорчало только слово "пламя". Надо бы "пламени", но, как он ни бился, изменить ничего не смог. Так и оставил.
И правильно сделал. Потому что стихотворение, сотворенное им в ночные часы, когда бодрствуют лишь воры, алкоголики и поэты, было написано задолго до его рождения Михаилом Юрьевичем Лермонтовым. О чем Раф смутно начал догадываться уже под утро, когда лучи равнодушного солнца проникли в келью мнимого стихотворца, на миг вознесшегося на призрачные поэтические вершины.
Астральной связи, таким образом, с высшими, божественными силами, повелевающими дарованиями, талантами и гениями у него никогда не было. Не было даже тогда, когда он писал свою раннюю пьесу и вёл откровенные дневники. Не было и тогда, когда он страдал от одиночества и по этой причине становился предельно чистосердечным. Видно, для создания шедевра этого недостаточно.
В настоящее время просматривалась связь с другими силами. То были силы, противостоящие силам, которые отцы святой церкви в своих проповедях называют силами созидания и добра.
Глава 44
…Голоса он услышал, когда дорога незаметно перешла в еле заметную тропинку и лес загустел так, что свет луны, и без того слабый, с трудом пробивался сквозь кроны деревьев.