— Мир всё больше напоминает мне сон этолога…
— А кто такой этолог?
— Это тот, кто следит за тем, как спариваются кашалоты и носороги…
— Интересно! Вот бы посмотреть!
— Я тоже хочу быть этологом!
— Как вам не стыдно, господа?! Сейчас же прекратите!
— А вы знаете, коллеги, я вчера в Лете поймал вот такую щуку!
— Неужели? Вот бы никогда не подумал, что там еще водится рыба…
— Да-а, в этом году хорошие погоды стоят…
— Грибы должны скоро пойти…
— Что грибы… Знали бы вы, какие покойнички на подходе!
— Мудро, весьма мудро, коллеги, но мы удаляемся от темы. Что мы будем делать с этим… полусонным мертвецом? Его что, так и похоронили, в меховых шлепанцах, с небритой физией и в халате? Совсем стыд потеряли… Апостол Павел, кто прислал нам этого неправильного грешника?
— Кто-то из отдела, который ведает земной литературой… Какая-то баба…
— Апостол, постыдились бы! Впрочем, чего ещё ждать от перекрасившегося язычника…
— А что я такого сказал?!
— Вы бы лучше посоветовали, что нам с ним делать, куда определить? Он что, писатель? Может, к изменникам родины, кровосмесителям и насильникам?
— Писателям там самое место!
— Он здесь временно…
— Как это — временно? Он что — мессия?
— Действительно! Пусть ждет Страшного Суда, как все…
— А вот мы ему сейчас прямо здесь Страшный Суд и наладим!
— Тогда воскрешать придется.
— Совершенно не обязательно! Сказано же: "И воздастся каждому по вере его". А коли он неверующий, а я по роже вижу, что он неверующий, то мы ему сейчас так воздадим, что от него мокрого места не останется.
— Вот его досье. Там в конце указано, петитом… Вот читайте: "вернуть после хорошей взбучки обратно в мир живых…"
— Я бы не стал этого делать, экселенце. Я бы его, гада, на сковородку, в топку к чертям, на шампур, на барбекю, в коптильню, в доменную печь, в конвертер!
— Не будьте таким кровожадным. И потом, конвертер… Разве это наказание? Я бы его отправил обратно, пусть мучается… Там, на земле, и без ваших конвертеров у него жизнь будет такая, что он волком взвоет…
— Так-с, посмотрим, Тит Фомич Лёвин, значит, однофамилец толстовского недотепы…
"А здесь не соскучишься", подумал Тит.
— Ну-с! — услышал он громкий командный голос и открыл глаза. — Рассказывайте!
Тит расправил плечи и с достоинством посмотрел в сторону стола с членами комиссии.
Сначала он хотел вкратце изложить автобиографию. И уже открыл рот… Но что-то случилось с ним в это мгновение…
Глава 52
…Взорвалось время, куда-то испарились прожитые годы, и он почувствовал себя маленьким мальчиком, легким как спичка или лист бумаги.
Он стоял в саду, в котором бушевал белый цвет и пахло поздней весной…
Бездонный небосклон нависал над землей, как перевернутый необозримый океан, готовый поглотить ее вместе с Титом и прекрасным садом.
Когда маленький мальчик запрокинул голову, то едва устоял на ногах, так силен был синий свет.
Небосклон звенел в его ушах, как колокол, и нестерпимая синева резала глаза, и всё это колоссальное безумие стало падать на землю, стремясь накрыть маленького человека, который вдруг впервые в жизни понял, что он и небо неразрывно связаны друг с другом. И разлучить их не в силах никто на свете.
И в его маленькое сердце вошли покой и счастье. Он хотел, чтобы покой и счастье были с ним вечно. Но они улетучилось так же быстро, как появились. Навсегда оставив в сердце ноющую тоску, сладкую грусть и горькое предчувствие тревоги, беды, неизбежного и всегда неожиданного финала.
…Потом возникли глаза, которые он помнил всю жизнь.
Ему было лет восемнадцать. Ей столько же.
Когда он окунулся в ее серебристые глаза, то понял, что тонет. И нет спасения. Никто не протянет руку, чтобы спасти. А он и не стал бы просить… Потому что мечтал утонуть. Но не утонул. Выплыл. А погибла она. Что она нашла тогда в Тите?..
Можно ли любить одну женщину всю жизнь? Когда ему было восемнадцать, он считал это бредом. Когда стукнуло семьдесят, он понял, что только так и бывает…
Все его увлечения не стоят мгновения, когда он первый раз увидел глаза, на дне которых обреченно переливался звездный свет. Он стоял, потрясенный, и с тоской осознавал, что эта девушка не про него, что она недостижима, как тот звездный свет, что струился из ее глаз…