Тит кивает и степенно добавляет:
— Тот, кто будет подвергать данное пернатое высокотемпературной термической обработке, не должен забывать о времени, пространстве и — самое главное! — скорости…
— Да, да! — с энтузиазмом соглашается Герман. — О времени, пространстве и скорости!
— Неужели вы не замечаете, господа, как мы деградируем? — с горечью произносит Гарри Анатольевич. — Опустились до того, что готовы закусывать фабрикатом, вряд ли годным в пищу… Я такого блюда — мороженый индюк — в жизни не едал…
— Разморозишь — будет годен в пищу.
— Он ещё и неощипанный!
— Ощиплешь — будет ощипанным…
— Ну, знаете, господа!..
— Господа… — передразнивает Герман. — Где ты здесь видишь господ, старина Гарри? — бывший замминистра окидывает приятелей высокомерным взглядом. — Всех господ еще в одна тысяча девятьсот семнадцатом в расход пустили. Господа… — он усмехается. — Мы, брат, не господа, мы потомки бурлаков, калик перехожих, сбитенщиков, крепостных крестьян, фонарщиков, церковных служек, батраков, палачей, столяров, лихих людей, сторожей, офеней, мусорщиков, кучеров, гусекрадов, толмачей, иконописцев, паромщиков, почтальонов, дьячков, мытарей, ярмарочных шутов, лесников, мукомолов, целовальников, чучельников, холодных сапожников, поваров, комедиантов, звонарей, повивальных бабок, шаповалов, стеклодувов, маркитантов, коробейников, попрошаек, половых, конторщиков, каторжников, брадобреев, пивоваров, костоправов, подмастерьев, юродивых, водоносов, часовых дел мастеров, фельдшеров, швейцаров, каменотесов, гробовщиков, ярыжек, плотников, пекарей, бакалейщиков, трактирщиков…
Пока Колосовский говорит, все слушают и с тоской ждут, когда он закончит.
— …банщиков, трубочистов, — продолжает токовать Герман, — золотарей, филёров, скоморохов, прасолов, ключников, раешников, пономарей, стражников, лесорубов, бродячих актеров, писарей, оброчных крестьян, зеленщиков, псаломщиков, кузнецов, лакеев, зубодеров, пирожников, доезжачих, егерей, зазывал, кукольников, объездчиков, мясников, аптекарей, ткачей, дворников, истопников, извозчиков, будочников, цирковых клоунов, городовых…
— Неправда! — возмущенно обрывает его Раф. — Городовые физически не могли дать потомства! Они были истреблены по решению Совета рабочих и собачьих депутатов… Поставили их к стенке, и из пулеметов — тра-та-та…
— А вот и нет! Они вмиг перековались и все до единого стали милиционерами…
— С тобой невозможно спорить!
— Это с тобой невозможно спорить! Да и как с тобой спорить, если тебя невозможно переспорить. Да и как, скажи, переспорить литератора, закаленного каждодневными сражениями с ветряными мельницами. Такого бойца не переспорит даже Миша Веллер.
Пока Раф переваривает сказанное, в разговор вклинивается Зубрицкий.
— Скучно… — говорит он устало. — И некому руку подать… Между прочим, если кому-то интересно, то я, по происхождению, из дворян: у меня в предках был один внебрачный сын фальшивого венгерского графа, а также два монаха-францисканца из благородных…
— Целых два?! — восторгается Тит. — И ни одной женщины? Вот это да! Вы только подумайте, друзья, до чего доходила наука того времени! Два голубых, два однополых корсиканца стояли у истоков династии Зубрицких.
— Не корсиканца, а францисканца, — поправляет приятеля старина Гарри.
Герман бросает на Зубрицкого недоверчивый взгляд.
— С мадьярским графом понятно. Какого только отребья не заносило в наши края… Все вытерпела православная Русь. Но откуда в России взялись монархи-францисканцы?
— Не монархи, а монахи! — сердится Зубрицкий. — Невежа!
— Не невежа, а невежда, сколько тебя учить, профессор несчастный! Кстати, францисканцам запрещалось вступать в брак…
— Дурак ты, Гера! Для того чтобы обрюхатить бабу, совершенно не обязательно на ней жениться…
Раф ставит корзину на стол и с хищной улыбкой осматривает индюшку.
— Хороша! — Раф удовлетворенно крякает. — Импозантна. Одно мясо! Идеальная птица! Крылатое диво! Вот каких волшебных пташек — умеючи! — можно изловить в моем королевском саду.