— Конечно! — уверила её Ленка. — Вот только Катюшка поправится.
— Всё, к Егору! — скомандовал Сашка.
Бродяги оседлали своих коней и помчались к дому над обрывом. Им открыл Егор.
— Здравствуй, есть дело, — сказал за всех Олежка.
— Заходите, — пригласил Егор, пропуская ребят с велосипедами во двор старого дома, широкий, светлый, всегда чисто выметенный.
— 4 —
Ленка ходила по Хижине, сжав бледные губы. Она то и дело наматывала на палец прядь светлых волос, поправляла костюм и каждую минуту спрашивала, всё ли у неё в порядке: не растрепались ли волосы, не размазался ли грим, и так без конца.
— Я страшно волнуюсь! — говорила она и вдруг спросила: — А ты разве нет?
Петька пожала плечами. Ей было весело и чуть-чуть страшно, как перед экзаменами, а Ленку она вообще не понимала: играла та замечательно, Петька была уверена, что все восхитятся ею, чего же зря волноваться?
— Я обязательно все слова забуду, — запаниковала Ленка и схватила тетрадку с пьесой. — Я уже ничего не помню. Петь, пойдём соку выпьем?
— Да я лопну сейчас! — возмутилась Петька. — Мы уже ведро сока, наверное, выпили.
— Ну, пожалуйста, Петенька, ну ради меня!
Петька вздохнула, пересчитала последние монетки и сказала:
— Ладно, пошли. Но в последний раз! Имей в виду.
Прямо в костюмах они спустились с чердака и побежали в ближайший магазин, где продавали соки в розлив.
— Два стакана сока, — выпалила Петька, опуская на влажное блюдечко монетки. — Тебе какой?.. Яблочный с мякотью и кизиловый.
Молоденькая невозмутимая продавщица поставила стаканы на мойку, достала трёхлитровые банки с соками. За сегодняшний день девчонки прибегали сюда пятый раз. На Ленке странно сказывалось волнение — её начинала мучить жажда. Они перепробовали уже все имеющиеся в продаже соки (томатный, персиковый и яблочный с мякотью, гранатовый, кизиловый), уже пошли по второму кругу, уже истратили все деньги. Ленка пила медленно, маленькими глотками и успокаивалась.
— Скорей бы уже начало, — сказала Ленка, допивая сок.
В магазин влетел Лёшка-Злой пират.
— А, вот вы где! Капитанша всех собирает. Стакан гранатового сока, пожалуйста.
Петька усмехнулась — заметно было, что Лёшка (нахальный Лёшка Ахмеджанов!) тоже волнуется.
— У тебя ус отклеился, — сказала Петька, — дай поправлю.
Она потянулась к Лёшке, но тот отскочил, как от огня.
— Чего ты дёргаешься?
Лёшка смутился, пробормотал:
— Нет, я просто… я сам поправлю.
— Тебе же не видно.
— Я перед зеркалом. Ну, не трогай! — он грохнул стаканом с недопитым соком о прилавок и выбежал из магазина.
— Чумовой какой-то, — растерянно пробормотала Петька.
Ленка смотрела на подружку пристально и весело — так смотрят на человека, когда знают про него что-то тайное.
— Тебе не кажется, что… — начала было Ленка.
— Нет! — резко перебила Петька, потому что ей как раз казалось. — Не надо, Лен… Ну что мне с этим делать?
Глаза у Ленки стали хитрые-прехитрые:
— Ай да Ахмеджанов!
— Входи в роль! — рявкнула на неё Петька. — Русалочка должна быть доброй и бесхитростной.
Петьку жгло странное чувство: смесь досады, жалости, вины и неловкости. Будто это она влюбилась в Лёшку, которому она нужна, как рыбе галоши, и будто все про это знают. Она посмотрела на Ленку.
— Я же не виновата… я же, наоборот, с ним всегда ссорюсь!
Голос у Петьки был такой страдальческий, такой жалобный, что Ленка не обиделась на крик, обняла подружку за талию и сказала серьёзно:
— Жизнь — сложная штука.
У Камня устроили сцену. Дядя Сева выделил театру несколько листов старой фанеры, вылинявшее полотнище светло-зелёного цвета, бумагу и краски. На фанере Олежка и Денёк нарисовали средневековый замок. Из полотна сделали занавес (на верхний край полотна Сашкина мама нашила колечки для штор, в них продели бельевую верёвку, которую натянули между качелями и горкой так, что занавес как раз отгородил условную сцену). Напротив Поляны поставили два ряда скамеек и три ряда стульев. Зрители уже потихоньку начали собираться, и Петька ощутила в сердце дрожь. Она назвала её «Ленкин синдром»: всё ли в порядке, ничего ли она не забудет, ничего ли она не перепутает? Петька поделилась своими переживаниями с братом. Олежка хмуро кивнул в сторону нарисованного замка, там стайкой стояли все артисты. Ленка у зеркальца, которое держал для неё Генка, поправляла волосы, Генка что-то бормотал (наверное, слова повторял), Лёшка и Сашка репетировали самую сложную свою сцену — дуэль, Арина Аркадьевна что-то объясняла Деньку, показывая то на декорации, то на занавес; Морюшкин, который на репетициях так здорово (лучше всех, даже лучше Ленки) играл весёлого шута, был совсем не весел. Уткнувшись в растрёпанную тетрадку с пьесой, он шевелил пухлыми губами, а колокольчик на его цветном колпаке позвякивал, будто Морюшкина бил озноб.