Я не очень-то ясно представлял себе, что увижу, потому что наши карты не изобиловали подробностями, а сам я впервые сюда попал. Так или иначе, край удивил меня своей девственностью. Всюду деревья, а на редких прогалинах все пространство было занято кустарником. Не было ни дорог, ни тропинок, ни домов. И уж конечно, не было людей. Сквозь неумолчный стрекот насекомых время от времени до нас доносились хриплые крики птиц, которые взлетали над деревьями. Я не видел ни одного ручья и шума воды не слышал, а между тем было душно и пахло, как в оранжерее. Словно райский сад, ожидающий человека: благодатные, плодородные кущи — только людей не хватало. Может быть, все-таки под деревьями кто-нибудь прячется? «Джамбо!» — кричали мы, вернув этому слову его первоначальный смысл, однако никто не отозвался. Еще несколько птиц взлетело с ветвей и село поодаль. Было немножко жутко и очень красиво, не говоря уже о том, что мы просто радовались земле, — и кто бы не обрадовался, оказавшись над сушей после такого путешествия! Да будь здесь самый невзрачный ландшафт, мы все равно были бы счастливы. А тут так красиво, что дух захватывало, и мы молча смотрели, смотрели, боясь хоть что-нибудь упустить.
И уж конечно, мы не хотели упустить дорогу. Только что-то не похоже, чтобы тут могли проходить какие-либо дороги… Мы с Шарлем опять обратились к карте, продолжили линию от места старта до последней вычисленной точки и дальше, так что она пересекла берег Африки. Но как убедиться, совпадает ли эта линия на самом деле с нашим курсом? На карте, куда ни погляди, одно слово «буш». Кое-где она толковала что-то о «фермах», но без особой уверенности; не было даже показано, где кончается ферма и начинается лес. Дорога была единственным ориентиром, а до нее в этом месте от берега километров десять — пятнадцать. Вдруг я заметил между деревьями глубокую борозду.
— Там внизу проходит тропа! — сказал я.
Мы уставились на полоску бурой грязи — не покажутся ли на ней люди? Но она оставалась безлюдной и безмолвной. Посмотрели на карту — может быть, тропа обозначена? Нет… Вдруг нас осенило.
— Никакая это не тропа, — заявил Шарль. — Это же и есть дорога, черт побери.
Он был прав, надо было срочно что-то предпринимать. Несмотря на малую высоту, мы шли со скоростью около тридцати пяти километров в час и, следовательно, быстро удалялись от дороги. Каждая лишняя минута в воздухе — лишних полкилометра пешего хода до дороги. Легко парить над зарослями, совсем другое дело прорубать себе путь сквозь них на земле. Я открыл выпускной клапан, и через две секунды мы начали снижаться. Одновременно мы сбросили гайдроп. Вытянувшись во всю длину, шестидесятиметровый канат вскоре коснулся древесных макушек. Эта мера сыграла свою роль, аэростат уравновесился в тридцати метрах над стремительно уходящим назад сплетением ветвей.
До сих пор все шло хорошо, но где тут садиться? Я не видел впереди ничего подходящего. Никакой прогалины. Никакого болотца. Ничего похожего на ферму и, к счастью, ничего похожего на сизаль.
Над деревьями воздух был чуть холоднее, и, несмотря на гайдроп, аэростат тянуло вниз. Я стоял в передней части гондолы, Шарль — в задней, если такие определения вообще приложимы к предмету меньше метра длиной. Как только мы теряли высоту, я отдавал распоряжение сбросить горсть песку. Вот так, прыгая по-лягушачьи, мы и проникали все глубже в сердце Африки.
— Еще горсть? — спросил Шарль.
— Постой. Рано. Теперь давай!
Мы подскочили вверх и перепрыгнули через очередное препятствие.
— Далековато придется нам идти, — заметил Дуглас.
— Видит Бог! — подтвердил Шарль.
— Еще горсть.
— Есть еще горсть, — отозвался Шарль, и в нескольких метрах под нами проскочила макушка дерева.
Хотя наша скорость из-за гайдропа и малой высоты упала до каких-нибудь пятнадцати километров в час, деревья мчались мимо с пугающей быстротой.
— Еще горсть.
— Есть, — сказал Шарль.
— Очень далеко идти… — произнес Дуглас.
Вдруг прямо перед нами выросло сухое дерево, страшно корявое, с клочьями мха на белых сучьях.
— Еще горсть, Шарль. Нет, постой! Больше не надо. Попробуем налететь на дерево. Врежемся в него.
Прежде чем кто-либо успел сказать что-нибудь еще, аэростат и впрямь врезался в дерево. Мы присели и увидели мелькающие ветки. Раздался страшный треск. Гондола подскочила, зацепилась, но тут же вырвалась на свободу. Пользуясь тем, что аэростат остановился и ветер еще не успел снова подхватить нас, а впереди показалось что-то вроде прогалины, я выпрямился и изо всех сил дернул веревку разрывного полотнища. Еще раз, еще. Наконец полотнище подалось, и мы быстро пошли вниз. Скачок, я опять дернул, и после следующего удара о землю гондола легла набок. Мы дружно шлепнулись ничком на траву Африки, и вместе с нами по земле рассыпалась куча разных предметов.