Страшно представить, сколько времени потрачено на эти изыскания! Это же не спонтанное письмо, в котором вас в сердцах обзывают бранными словами, это целый научный труд, обильно насыщенный ссылками и сносками, стрелочками: «книга такая-то», «страница такая-то». Маме для его написания, пришлось проследить семейные связи, подобрать авторитетные основания и выводы. Как такое возможно написать и ставить в вину своим собственным детям? Допустим мы и еврейки, возможно, что в том письме есть какая-то доля правды о недостатках наших родственников, но в чем виноваты мы? Потом, через годы, мама как-то скажет вскользь, что, когда писала это письмо, она просто хотела объяснить нам, почему мы так плохи, открыть глаза на причины нашей душевной болезни, вскрыть нарыв. То есть этим письмом она планировала нас спасти на краю пропасти, куда мы с сестрой должны непременно свалиться. Потом будут еще письма.
ЗВОНОК
Мне недавно исполнилось двадцать шесть. За окном солнечное осеннее утро. Воскресенье. Я дома одна. Дочка, как обычно на выходных, пошла к своему отцу, он забрал ее еще накануне совсем рано утром. Как же здорово, никуда не спеша, просто поваляться на диване, листая модный журнал. Я журналы не читаю, но картинки рассматривать люблю. Я мысленно с удовольствием примеряю наряды, и тут звонит телефон. Вставать невыносимо лень, но телефон настойчиво трезвонит и трезвонит.
— Кому я вдруг понадобилась с утра в выходной день? — я раздражаюсь, невольно смотрю на часы, — только пол десятого, а вдруг я еще сплю? Опять, небось, с каким-то соцопросом или рекламой, совсем обнаглели уже, и по выходным от них нет спасенья.
Телефон замолчал, кто-то не дождался.
— Ну и чудненько, — только и успела подумать, как телефон зазвонил снова. — Вряд ли это совпадение, когда два звонка подряд, да еще так долго держат трубку, видимо, все же кто-то из своих пытается дозвониться, зная, что я дома. Ну ладно, подойду, — я буквально соскребаю себя с дивана, за трубкой надо выйти в коридор. — И почему бы не класть ее рядом? — в очередной раз ругаюсь я на себя.
В коридоре меня встречает большое круглое зеркало в массивной раме. Под ним на тумбочке пищит специально установленной, противной и резкой мелодией телефон. Это сделано для того, чтобы его хотелось побыстрее выключить, а значит — подойти. Взглянув в отражение, я испугалась — плохо смытая с вечера субботы тушь растеклась, образовав темно-синий синяк под правым глазом.
— Красавица, — промелькнуло в голове, — вот сейчас бы поклонники на тебя полюбовались, ни бровей, ни ресниц, одно бледно-синее пятно. Надо оттереть, а то и самой страшно!
И чтобы оставить руки свободными, я зажимаю пиликающую трубку между левыми плечом и ухом.
— Але! Да! — невнятно бубню я.
— Привет, — бодро отвечает мне Ирина, моя младшая сестра.
— Привет, привет, как дела? — обрадовалась я, что хоть свои, значит, не зря вставала.
— Да все нормально. Слушай, а ты с матерью вчера не разговаривала? А то я что-то второй день не могу до нее дозвониться? — немного взволнованно, спрашивает она.
— Ну началось! — скисаю я тут же.
Как обычно, в последнее время от вопросов про мать у меня сразу портится настроение.
— Ира, ну ты же все знаешь! Ну чего спрашивать-то? — отвечаю я недовольно, уже понимая, что единственный выходной день, скорее всего, будет испорчен.
Мы только в пятницу вечером коротко созванивались, как раз по маминому поводу, я делилась неприятными результатами звонка. От воспоминаний на душе опять стало тяжело.
— Не-е, ну мало ли? — протягивает она.
— Ну чего «мало ли»? — переспрашиваю я более мягко. — С пятницы ничего не изменилось, — а в голове снова прокручивается пятничная ситуация.
В пятницу, по дороге со школы домой, моя дочь с провожающей ее до дома няней встретились с нашей мамой на улице. Катя шагнула к бабушке навстречу и поздоровалась, а наша бабушка с гордо поднятой головой бравым шагом, глядя вперед, пронеслась, не притормозив, мимо внучки как мимо пустого места. Представить не могу, что моя дочь почувствовала, и как смутилась перед идущими рядом одноклассниками. Живут все рядом и знают ее бабушку. Посыпались неприятные вопросы. А что Катя может им объяснить?! Что бабушка перестала узнавать собственную восьмилетнюю внучку, обидевшись на дочь?