Я пару минут поразмышлял, мне неохота было возвращаться домой, поэтому я сказал:
– Да, мне это подходит.
А он сказал:
– Хорошо. Можешь начать завтра.
Так что на следующий день я переехал к нему. В трейлере не было электричества, зато был газ в синем баллоне, он шипел, когда я зажигал горелку, и как-то странно пах. Я подмел пол, вымыл окна, выбросил гнилую картошку, а мистер Эванс дал мне биотуалет и шланг для воды. Я поставил радио около кровати, отдраил плитку и пошел посмотреть, как он доит коров. Коровы привыкли к его рукам, так что я просто наблюдал издалека. Старик всех коров называл по имени: «Дейзи… Флоренс… Джо… Кудряшка…» – и обращался с ними нежно и терпеливо. Сначала ощупывал вымя, хорошенько обмывал соски, гладил по ногам, шептал что-то, успокаивая нервных и пугливых, а затем быстро и ловко надевал доильные стаканы и смотрел, как первые струйки молока бегут по прозрачным шлангам. И во время дойки он все время проверял вымя, чтобы посмотреть, опорожнилась корова или придется додаивать ее вручную. Затем отсоединял аппарат, смазывал соски йодом, потом ланолином, выпускал выдоенную корову на улицу и запускал на ее место следующую.
Во время работы мистер Эванс слушал радио, какую-то музыкальную программу с песнями прошлого века, а иногда и сам им подпевал. Пару раз он останавливался, чтобы перевести дух и дать отдохнуть рукам, и тогда становилось понятно, что он, в сущности, действительно довольно стар. Но остальное время он работал как часы – быстро, споро, приятно посмотреть! Видно было, что он любит свою работу, любит коров, пульсирующий звук бегущего по трубкам молока и чистый запах сена, молока и коровьего навоза.
Он уже почти закончил, когда в сарай неторопливо вошел кот, прошелся по стойлам, почесал бока о деревянные перегородки, дернул хвостом. Мистер Эванс как будто ждал его.
– Ты что-то поздно явился сегодня, – сказал он и пошел в маслобойню. Оттуда он вернулся с блюдцем парного молока и поставил его на пол около двери. – Давай, дружок, пей, пока не остыло… – Вот самая важная часть работы, – сказал мне мистер Эванс.
– Какая же?
– Ни в коем случае не забудь напоить молоком кота.
– Что же, – сказал я, – не забуду.
Когда мистер Эванс закончил, я вымыл стойла и желоб, а старик тем временем продул водой шланги и коллектор. После этого настало время провожать стадо на пастбище. Коровьи копыта выбивали из дороги мелкие облачка пыли, а вокруг моих буренок кружилась целая туча оводов. Мир вокруг застыл, озабоченно сморщился, как будто знал, что что-то должно произойти, но не мог понять, хорошее, плохое или серединка на половинку.
Я стоял и смотрел, как коровы разбрелись по полю и начали щипать траву. Солнце садилось. Грачи возились в кронах, каркали с веток и из разрушенных гнезд. Взлохмаченные черные перья, серые лапы, серые клювы – хулиганье на деревьях. Мне нравится, как они кричат и как с ленцой летят домой, но мне не нравится их характер. Нахальный и склочный. Люди говорят, грачи вьют гнезда только около денег. Если так, что они же забыли на этих деревьях? Но люди вечно так говорят: скажут одно, а подразумевать могут все, что угодно. Я вернулся к трейлеру, оседлал мотоцикл и поехал в «Глобус».
Наш «Глобус» в Эппли – это бар, но вообще-то он больше похож на жилой дом. Заходишь внутрь и попадаешь в коридор, в углу толстуха с фиолетовыми икрами наливает пиво из крана огромной деревянной бочки. Можно прямо в коридоре и пить, сидя на скамье, а можно пойти в комнату – там есть мишень для игры в дартс. Хозяйка наша – женщина серьезная: если кто чертыхнется или помянет недобрым словом королеву, она в момент вышвырнет его из бара. Я держусь от нее подальше, поэтому и в тот раз взял свое пиво и пошел пить на крыльцо. Я уже полчаса так сидел, когда приехал Спайк. Он тогда работал на ферме, где выращивают черную смородину, наверное, весь день опрыскивал кусты химикалиями, потому что воняло от него за целую милю и кашлял он чертовски. Он взял себе пинту пива и огромными глотками осушил всю кружку, а потом закрыл глаза и задумался. Мы со Спайком когда-то вместе ходили в школу и вообще знаем друг друга уже тысячу лет. Думаю, если бы я родился зайцем, Спайк родился бы лисой, и мы могли бы встретиться в каком-нибудь заброшенном карьере в лесу, чтобы помериться силами. Я бы начал лупить его передними лапами, а Спайк кружил бы вокруг меня, прыгая по гранитным плитам, пока не вымотал все мои силы. Спайк – жилистый, худощавый, с быстрыми глазами, у него такой вид, словно он все время ждет от жизни подвоха. У него еще вены на шее вздутые и одно ухо кривое. Может, в детстве защемило дверью.