Глаза ея заискрились снова, изъ-подъ заалѣвшихъ и раскрывшихся губъ блеснули бѣлые, маленькіе и острые зубы, — и все это вмѣстѣ представилось мнѣ въ ту минуту, улыбнулось какою-то безпощадною и хищною улыбкой.
— C'est Venue toute entière à sa proie attachée!
Вспомнился мнѣ Расиновскій стихъ… Она не ошибалась: я, дѣйствительно, былъ увѣренъ теперь, что она "готова на все"!..
— Скажете? говорила мнѣ между тѣмъ Frau Venus. [2]
Я утвердительно повелъ головою.
Она протянула мнѣ свою красивую руку:
— Merci! Пока мужа нѣтъ, вы можете меня найти дома каждый день entre trois et quatre. Если онъ вздумаетъ пріѣхать, это будетъ труднѣе: le malheureux — она презрительно приподняла плечи, — продолжаетъ, думать до сихъ поръ, что опасенъ для него вы!.. Вы можете тогда написать мнѣ: онъ писемъ моихъ не читаетъ.
Я взялъ каску и поднялся.
— Не сердитесь на меня слишкомъ, сказала мнѣ она прощаясь, — за все, что могло вамъ показаться непріятнымъ въ нашемъ разговорѣ!
— И было бы изъ-за чего сердиться, — не сталъ бы! Вы дали мнѣ сегодня случай наткнуться на то, въ чемъ, я полагалъ до сихъ поръ, рѣшительно отказано нашимъ, русскимъ барынямъ. Вы — характеръ, Наталья Андреевна!
— Люблю! коротко отвѣчала она мнѣ на это, и двѣ крупныя слезы выкатились у нея изъ-подъ рѣсницъ…
Я съ чувствомъ поцѣловалъ у нея руку и вышелъ.
— А мнѣ, говорилъ я себѣ, спускаясь съ лѣстницы, — судьба — я тогда называлъ это судьбою, — назначила роль орудія къ осуществленію того, что такъ странно предчувствовано было Миррой!..
Но, признаюсь вамъ теперь, роль этого орудія нисколько не претила мнѣ въ ту минуту. Предварить близкихъ, родныхъ мнѣ особъ о томъ, что могло имъ угрожать, въ данномъ случаѣ было моимъ долгомъ, — было бы имъ даже и тогда, еслибы не былъ я такъ рѣшительно уполномоченъ предварить ихъ тою самою особой, отъ которой могла итти опасность. Совѣсть моя чиста, говорилъ я себѣ: самъ я не при чемъ, я только орудіе, и положеніе таково, что я могу объявить объ этомъ самому Гордону, и онъ не въ правѣ сѣтовать на меня за то… А между тѣмъ послѣ этого предвидѣніе Мирры окажется дѣйствительностью. Они не увидятся болѣе!.. А тамъ время… она можетъ забыть его… даже скоро забудетъ, когда узнаетъ объ этой его связи съ другою женщиной…
И новыя, безумныя надежды заискрились въ моей взбудораженной головѣ. За этими надеждами я не видѣлъ… я забывалъ все другое…
V
Вечеромъ въ тотъ же день я отправился на Сергіевскую.
Тамъ сидѣла фрейлина изъ Таврическаго, какія-то еще, невѣдомыя мнѣ, дамы, Свобельцынъ и привезенный имъ какой-то толстый Симбирякъ, страдавшій насморкомъ и трубившій по этому случаю носомъ въ свой огромный фуляръ точно въ охотничій рогъ… Шелъ оживленный разговоръ по поводу только-что сообщенной фрейлиною новости самаго свѣжаго изданія: въ высшихъ областяхъ петербургскаго свѣта наканунѣ объявлены были три свадьбы разомъ. Хотя, начиная съ самой вѣстовщицы, съ четверть уже вѣка забытой этимъ свѣтомъ, имѣвшія сочетаться пары знакомы были гостьямъ Маргариты Павловны развѣ только по общеизвѣстнымъ ихъ фамиліямъ, всѣ онѣ судили и рядили о нихъ будто о самыхъ близкихъ себѣ людяхъ, выражали имъ сочувствіе или порицаніе и называли ихъ, со словъ точно также не видавшей ихъ въ глаза Тавричекой обитательницы, интимными ихъ уменьшительными, при чемъ, разумѣется, весьма затруднились бы отвѣтить, еслибы вздумали ихъ спросить, напримѣръ, кого слѣдуетъ разумѣть подъ Мими: Марью, Марѳу или Людмилу? а подъ Лили: Лизавету, Елену, или ту же Людмилу?…
Однѣ хозяйки не принимали участія въ этихъ интересныхъ преніяхъ: Мирра слушала, очевидно думая о чемъ-то другомъ; Маргарита Павловна, слегка выпятивъ губу впередъ, особенно усердно трудилась надъ своимъ шарфомъ, — она, какъ всякая добропорядочная мать, почитала in petto такой разговоръ о чужихъ свадьбахъ чѣмъ-то въ родѣ личной непріятности…
Я также далеко не былъ расположенъ болтать. То, что имѣлъ я сообщить кузинѣ, не выходило у меня изъ головы, и сказывалось вѣроятно особенно озабоченнымъ выраженіемъ на моемъ лицѣ, потому что Мирра нѣсколько разъ, поднявъ голову, щурилась и пытливо взглядывала на меня, а ея мать, не отрываясь отъ своего шарфа, обращалась ко мнѣ съ пѣвучими возгласами: "Митя, кто тебя обидѣлъ сегодня?" или "что притуманилась, зоренька ясная?" — вслѣдствіе чего даже одна изъ невѣдомыхъ мнѣ дамъ, что-то въ родѣ писательницы, сочла нужнымъ отпустить съ кисло-сладкою улыбкою: