Я былъ въ Баденѣ и игралъ въ рулетку, — это было въ іюлѣ мѣсяцѣ,- когда кто-то изъ соотечественниковъ, подойдя ко мнѣ, сообщилъ мнѣ съ таинственнымъ видомъ, и по-русски, что онъ получилъ только-что изъ Петербурга письмо, содержащее въ себѣ "не совсѣмъ веселыя извѣстія о нашихъ кавказскихъ дѣлахъ".
Я тотчасъ же пошелъ за нимъ, хотя мнѣ везло, и нумеръ 16-й, на который я все время ставилъ, только-что вышелъ два раза кряду…
Письмо извѣщало о походѣ графа Воронцова въ Дарго, о трудномъ дѣлѣ въ Ичкеринскомъ лѣсу, на возвратномъ пути, о смерти генерала Пассека и почти совершенномъ "избіеніи" его отряда въ такъ-называемой сухарной экспедиціи и проч. Много знакомыхъ, говорятъ, добавлялъ писавшій, убито въ этихъ дѣлахъ, но онъ еще не успѣлъ узнать ихъ имена…
А чрезъ нѣсколько дней, русскія дамы въ Баденѣ не встрѣчались иначе какъ съ громовымъ оханьемъ и возгласами:
— Vous savez la nouvelle, — ce pauvre Gordon! Quel malheur!… il était si bien!… Et comme il polkait, ma chère!… Tué raide… à vingt sept ans, — c'est affreux!… Vous venez à la musique ce soir?…
Гордонъ былъ убитъ пулею въ грудь навылетъ, въ трехъ шагахъ отъ Пассека, въ которому былъ посланъ съ приказаніями отъ главнокомандующаго.
Въ то же почти время во всѣхъ газетахъ можно было прочесть, что мужъ Натальи Андреевны назначенъ былъ повѣреннымъ въ дѣлахъ при одномъ изъ итальянскихъ дворовъ…
VIII
Зимою я вернулся въ Петербургъ. Несмотря на лѣченіе заграницей и хотя, въ сущности, самъ чувствовалъ себя довольно здоровымъ, но по наружности выглядѣлъ я, какъ говорятъ василеостровскіе Нѣмцы, еще довольно плохо. Благодаря этому счастливому обстоятельству, попечительное начальство сжалилось надо мною и отпустило меня наконецъ въ чистую. Я надѣлъ фракъ, радуясь моей свободѣ, и, по правдѣ сказать, не зная самъ, что мнѣ дѣлать съ нею…
На душѣ у меня былъ тотъ же холодъ, то же равнодушіе, къ которымъ я взывалъ годъ тому назадъ стихами Лермонтова. Я достигъ ихъ: прошлое было окончательно отбыто. "Въ груди дышали жизни силы", я обрѣлъ искомые "свободу и покой…"А за тѣмъ же что? спрашивалъ я себя — и не находилъ отвѣта.
Я много читалъ, читалъ, какъ со временъ Онѣгина *) и понынѣ читаютъ всѣ такъ-называемые образованные люди на Руси, безъ подготовки, безъ плана и безъ послѣдовательности, — хватаясь за все, что только выходило новаго и серьезнаго, и извлекая изъ этого гораздо болѣе сумбура въ головѣ, чѣмъ удовлетворенія той жаждѣ знанія, которую, за отсутствіемъ другихъ цѣлей, возбуждалъ я въ себѣ всѣми силами. Я искалъ общества умныхъ людей, изловчался въ довольно невинныхъ эпиграммахъ на счетъ всякихъ тогдашнихъ порядковъ и не безъ нѣкотораго самодовольства сознавалъ себя все болѣе и болѣе споспѣшествующимъ въ довольно рѣдкой тогда, еще менѣе благодарной, но за то небезопасной роли фрондера. "А что, говорилъ я себѣ иной разъ, если вдругъ пригласятъ меня въ Цѣпному мосту, а оттуда съ синимъ усачомъ да прямо въ Вятку?" И, признаться-ли вамъ въ моемъ ребячествѣ, "въ груди дрожали жизни силы" съ какой-то особою гордостью при этой мысли…
Въ свѣтѣ, куда я появлялся довольно часто, многіе начинали избѣгать меня, явно боясь компрометтироваться; меня это тѣшило въ моемъ духовномъ бездѣльи… Tempi passati. Въ итогѣ — я скучалъ нестерпимо…
Жилъ я тогда въ домѣ Жербина, что на Михайловской площади. Подъ Новый годъ, возвращаясь къ себѣ поздно домой, гляжу — домъ дворянскаго Собранія горитъ всѣми освѣщенными своими окнами; у подъѣзда конные жандармы, на площади ряды каретъ… маскарадъ!… Отправиться развѣ?…
Отправился; взялъ внизу билетъ, поднялся по лѣстницѣ — и остановился на полпути противъ большаго зеркала, поправить галстукъ и прическу.
Въ это самое время, легкимъ и быстрымъ шагомъ спускаясь по ступенькамъ и шурша изящнымъ шелковымъ домино, какая-то маска пріостановилась на мигъ у загороженной мною узкой площадки:
— Pardon, Monsieur!…
Я поспѣшилъ посторониться. Она мелькомъ повернула изъ подъ капюшона голову въ мою сторону:
— Засѣкинъ! послышался мнѣ вдругъ какъ бы знакомый голосъ:- какъ я рада васъ… тебя видѣть! поправилась она.
— И я также! засмѣялся я.
— А ты меня знаешь развѣ? запищала она уже маскарадною интонаціей.
— Настолько вѣроятно, насколько вы меня, — это азбука!… А ты ужь домой ѣдешь?
— Да, тамъ скука ужасная… по случаю Новаго года. Pas une âme connue!
— Une ame à damner? отпустилъ я.
— Пожалуй… А по-твоему, я непремѣнно должна быть un démon?
5
*) Сталъ вновь читать онъ безъ разбора:
Прочелъ онъ Гиббона, Руссо,
Манзони, Гердера, Шанфора,
Madame de Staлl, Биша, Тиссо,
Прочелъ скептическаго Беля,
Прочелъ творенья Фонтенеля,
Прочелъ и нашихъ кой-кого,
Не отвергая ничего.