— Друг мой, сейчас не время давать мне советы: я очень дурно себя чувствую ...
С этими словами он упал замертво.
В тот же день унтер-офицеры Перрен и Робер заметили в саду у французских бань, прилегавших к саду у генерального штаба, молодого араба, который прятался между невысокими полуразрушенными стенами, местами запятнанными кровью; у его ног нашли зарытый в песок кинжал, причем приставшие к лезвию частицы песка были темными от крови. Араб был смуглолиц, с живыми глазами, невысокого роста и хрупкого телосложения. Представ перед военным трибуналом, собравшимся для суда над ним, он заявил, что его зовут Сулейман эль- Халеби, что он уроженец Сирии, ему двадцать четыре года, он писец по роду занятий и живет в Алеппо; в отношении же остального он проявил полное запирательство.
Поскольку обвиняемый, как свидетельствует протокол, упорствовал в своем нежелании давать показания, генерал приказал, в соответствии с местными обычаями, подвергнуть его палочным ударам; араба тотчас стали избивать палками и били до тех пор, пока он не заявил, что готов сказать всю правду. Обвиняемый вновь предстал перед трибуналом; ниже мы дословно воспроизводим обращенные к нему вопросы и его ответы на них.
Вопрос. Как давно ты находишься в Каире?
Ответ. Я нахожусь здесь тридцать один день, а приехал из Газы, на верблюде, потратив на дорогу шесть дней.
Вопрос. Для чего ты сюда приехал?
Ответ. Для того, чтобы убить главнокомандующего.
Вопрос. Кто послал тебя совершить это убийство?
Ответ. Меня послал ага янычар; по возвращении из Египта мусульманские войска искали в Алеппо человека, который взялся бы убить главнокомандующего; за это обещали денег и воинский чин, и я предложил свои услуги.
Вопрос. К кому ты обращался в Египте, делился ли с кем-нибудь своим замыслом и что делал после приезда в Каир?
О т в е т. Я ни к кому не обращался и поселился в главной мечети.
Располагая подобными признаниями, суд не стал медлить; Сулейману, уличенному в убийстве главнокомандующего Клебера, был вынесен приговор: сжечь ему правую руку, а затем посадить его на кол, где он испустит дух и где его труп будет находиться до тех пор, пока его не растерзают хищные птицы.
Эта казнь состоялась по возвращении похоронного кортежа генерала Клебера, на холме, где находился форт Института, в присутствии армии, погруженной в траур, и горожан, преисполненных страхом, ибо, привыкнув к правосудию пашей и беев, когда весь город отвечал за преступление одного человека, они никак не могли поверить, что наказан будет лишь виновник злодеяния. Впрочем, Сулейман, этот убийца, считавший себя орудием рока, шел на казнь, не выказывая кичливости и не проявляя страха, спокойный и непоколебимый, как мученик. Когда он подошел к месту казни, с него сняли рубашку, прикрывавшую ему грудь, и опустили кисть его руки на горящие угли. Пытка длилась уже минут пять, и за все это время он не издал ни единого стона, как вдруг раскаленный уголек выскочил из жаровни и упал ему на сгиб локтя; тотчас же вся его стойкость улетучилась: он начал вырываться и требовать, чтобы этот уголек убрали. Палач заметил ему, что крайне удивительно, как это человек, проявляющий столько мужества, когда ему сжигают всю руку, жалуется из-за какого-то ничтожного ожога.
— Я кричу не от боли, — отвечал Сулейман, — а всего лишь требую справедливости. В приговоре ничего не сказано об этом угольке.
Когда кисть руки была сожжена, палач заставил Сулеймана подняться на минарет соседней мечети и посадил его на кол, которым послужил шпиль купола; Сулейман жил еще четыре с половиной часа, читая стихи из Корана и прерываясь лишь для того, чтобы попросить пить. Наконец муэдзин сжалился над ним и принес ему стакан воды: Сулейман выпил его и испустил дух; после этого труп несчастного оставался там еще около месяца, пока хищные птицы не исполнили последнюю часть приговора.