Когда, к общему удовольствию, с этим вопросом было покончено, Бешара скрестил руки на груди, желая нам спокойной ночи и моля Магомета избавить нас от визита Салема.
Падкий на все, что могло придать красочности нашему путешествию, я поинтересовался у Мухаммеда, кто такой Салем. Он ответил мне, что это арабский вор, известный в этих краях своей отвагой и ловкостью и совершивший в том самом месте, где мы устроили привал, одну из самых удивительных своих проделок. Сказанного оказалось достаточно, чтобы возбудить наше любопытство; при всей нашей усталости, желание спать у нас было еще не настолько сильным, чтобы мы не могли послушать рассказ Бешары. Так что мы сели в круг вместе с арабами, раздали табак, разожгли чубуки, и, прибегая к помощи Мухаммеда, Бешара начал свое повествование, которое звучало наполовину по-французски, наполовину по-арабски и осталось бы непонятным ни на том, ни на другом языке, если бы для товарищей он не дополнял свои слова жестами, а наш переводчик не разъяснял бы нам самые темные места в его рассказе.
Так вот, Салем был простым арабом из племени кочевников, еще в детстве проявившим незаурядные способности к воровству; эту склонность всячески поощряли его родители, тотчас осознавшие, какие выгоды она сулит в будущем, если направлять ее должным образом. И потому юный Салем, никоим образом не посягая на собственность своего племени и дружественных племен, еще в ранней молодости употреблял свои зарождающиеся таланты против тех, с кем его племя враждовало. Гибкий, как змея, ловкий, как пантера, легкий, как газель, он заползал в шатер так, что при этом не вздрагивало полотно и не скрипел песок; он в один прыжок преодолевал бурный поток в пятнадцать футов шириной и обгонял бегущего рысью дромадера.
По мере того как он взрослел, его способности развивались; однако, вместо того чтобы в одиночку совершать по ночам набеги на какой-нибудь затерянный в пустыне шатер или грабить беспечного путника, он собрал вокруг себя юношей из своего племени, которые уже давно привыкли ему во всем повиноваться и теперь не колеблясь признали его своим предводителем, и с этим сильным подкреплением пускался в самые крупные предприятия. Именно в эту пору его хитрость и коварство развились с необычайной силой и он стал действовать в больших масштабах, хотя временами не отказывался и от тех одиночных и дерзких налетов, которые его прославили; так, например, по его приказу распространяли ложный слух о приближении каравана с богатым грузом, и, когда воины соседних племен выступали в поход, чтобы преградить путь этому каравану, сам он тем временем устремлялся к их шатрам, где оставались только старики и дети, и похищал там скот и продовольствие; в другой раз, когда из Суэца в Каир или из Каира в Суэц действительно шел какой-нибудь богатый караван, он посылал араба сообщить подстерегавшим этот караван племенам, что на их лагерь совершено нападение, после чего воины тотчас возвращались к своим шатрам, тогда как он, хозяин и царь пустыни, преспокойно грабил караван и сколько угодно обирал купцов и паломников. В конце концов слух об этих дерзких и частых грабежах дошел до суэцкого бея. Суэц — это складочное место на пути из Индии, это ворота Аравии. Он уже и так утратил половину былых богатств, когда был открыт морской путь вокруг мыса Доброй Надежды, и караваны с товарами приходили теперь сюда крайне редко; так что суэцкого бея серьезно беспокоили набеги Салема, из-за которых караваны должны были еще чаще обходить Суэц стороной, и он отдал грозный приказ схватить разбойника. Целый год прошел в поисках, оказавшихся тщетными, но вовсе не потому, что Салем скрывался: напротив, каждый день приходило известие о каком-нибудь новом его преступлении, но он с таким проворством и с такой дерзостью ускользал от преследователей, что бей в конце концов пришел в невероятную ярость и решил сам отправиться на поиски разбойника, поклявшись не возвращаться в Суэц до тех пор, пока ему не удастся схватить Салема.