Мы провели отвратительную ночь: усталость ведь не всегда служит надежным средством вызвать сон; наша усталость сопровождалась вначале глухими болями во всех частях тела, но затем боль сосредоточилась в отдельных его точках, став отчетливее и острее. В полную противоположность сказочным рыцарям Ариосто или Тассо, разрубленным пополам сверху донизу, мы были разрублены снизу доверху. Каждый чуть более резкий шаг наших дромадеров становился для нас ударом невидимого меча, наносившимся изнутри и отзывавшимся на наших лицах гримасами адских мучеников. В довершение всех радостей мы покинули в тот день берег моря, решив воспользоваться дорогой в Тор на обратном пути, и двинулись на восток, так что солнце светило нам прямо в лицо, а кроме того, очередная пустыня, в которую мы вступили, была более засушливой и более выжженной, если только это возможно, чем все предыдущие. Обширная равнина, простиравшаяся перед нами, была разделена на полосы, тянувшиеся, словно волны, с востока на запад, а песок, где по колено увязали наши хаджины, был рыхлым и беловатым, как растертый в порошок известняк. Около девяти часов поднялся ветер, но не тот приятный и несущий прохладу ветер, что дует на наших равнинах, а настоящий ветер пустыни, наполненный ненасытными частицами, резкий и жаркий, как дыхание вулкана. Бешара счел, что настал момент нанести решительный удар; он занял место между Мейером и мною и затянул, чтобы развлечь нас, арабскую песню: это была похвала хаджину. Вот самые замечательные ее строки:
Верблюдица так резва и так торопится в путь, как будто в жилах ее клокочет не кровь, а ртуть.
А как худа и стройна! Ее завидя, газель, стыдливо взор опустив, должна с дороги свернуть.
И даже доблестный барс за быстроту ее ног без колебанья отдаст когтей разящую жуть.
Подобна мастью пескам. Широк и правилен ход. Гонись за нею поток — и тот отстанет чуть-чуть.
Верблюдица и огонь — кто пылче? Оба равны.
Кто легче — ветр или она? У них единая суть.[14]
На свою беду, певец, не догадываясь, что с нами происходит, восхвалял палача перед его жертвами, так что достигнутый им успех был достаточно скромен. Панегирик хаджину в подобных обстоятельствах был способен лишь вывести нас из себя и тем самым сделать нас несправедливыми к нему. Ничто так не побуждает отрицать достоинства кого-либо, как страдания, причиняемые его недостатками. С тем же успехом можно было воспевать жар солнца, который обрушивался на наши головы, тонкость пыли, в которой мы утопали, и обжигающее однообразие пейзажа, который окружал нас. И в самом деле, мы углубились в одно из вади, пользующееся на полуострове самой печальной известностью; его называют долиной Блуждания из-за здешних зыбучих песков, чье беспрестанное перемещение, подчиненное прихотям ветра, полностью лишает караваны уверенности в правильности выбранного пути. Нас окружали невысокие холмы, с вершины которых ветер срывал песчаную пыль, обжигающей вуалью опускавшуюся на наши лица и не дававшую видеть дальше ста шагов, так что мы задыхались в этом песчаном вихре, словно в природном горниле. Наконец, когда пришло время первого привала, арабы установили палатку, и мы было стали надеяться на короткий отдых, однако не стихавший с утра ветер, колючий и беспрерывный, уже через несколько минут снес ее. Вторая попытка тоже не увенчалась успехом: колья не держались в беспрестанно движущемся песке, а если бы даже они и устояли, то лопнули бы веревки, удерживавшие палатку; так что нам пришлось последовать примеру наших арабов и спрятаться в тени верблюдов. Но стоило мне прилечь возле своего дромадера, как Абдалла, который обращался ко мне по всем вопросам, касавшимся приготовления пищи, явился сообщить, что ему никак не удается развести огонь. Впрочем, новость была не столь ужасна, как полагал бедняга: у нас не было не только никакого желания есть, но и вообще никакой потребности в еде; все, чего мы жаждали в эту минуту, — это стакан свежей пресной воды; к несчастью, та, какой мы запаслись у колодцев Моисея, была слегка солоноватой; этот недостаток, в сочетании с неприятным запахом, передавшимся ей от бурдюков, и невыносимой нагрето- стью, приобретенной ею за время пути, делали ее совершенно непригодной для питья. Мы и рады были бы ее выпить, но этого не позволяло сделать то отвращение, какое она вызывала.